Плоть и кровь

Похолодало еще больше, солнце спряталось за большим грузным облаком. Порыв ветра взволновал деревья и разбудил кусты. Земля пахла глиной и железом. Это, конечно, не настоящая зима, но, живя в Лос-Анджелесе, привыкаешь к иллюзиям.

И даже в такие дни океан оставался прекрасным.

* * *

По бульвару Сансет я доехал до шоссе, идущего по побережью. Пробок не было, и к половине первого я уже миновал медного осьминога на воротах Тони Дьюка. На обочине не припарковано ни единой машины, здания за закрытыми воротами казались молчаливыми и неприступными.

Доехав до перекрестка, я свернул на разбитую асфальтовую дорогу, которая тянулась вдоль Рамирез-кэньон и упиралась в пляж, где и расположился ресторан «Песчаный доллар». Проезжая мимо пластиковой рекламы ресторана, я заметил картонный четырехугольник на шесте, вкопанном в землю, с ярко-красной надписью:

Обновление «Доллара» продолжается.

Извините, ребята.

Пожалуйста, вспомните о нас, когда мы откроемся летом.

Я с трудом проехал по выбоинам мимо изгороди из белых олеандров, которые почти скрывали стоянку трейлеров в северной части бухты. Покосившийся плакат, сообщавший, что стоянка на пляже стоит двадцать долларов в день, если вы не обедаете в ресторане, находился на прежнем месте. Правда, теперь снизу была приделана табличка, написанная неуверенной рукой: «Сцена для буги-вуги, плавательные маски, аренда каяков». Чем дальше, тем лучше.

На территории к востоку от Спринг-стрит «обновление» обычно означает расширение бизнеса. «Доллар» не был исключением и шел путем всех лос-анджелесских достопримечательностей. Я не знал, радоваться этому или огорчаться.

Почти три года минуло с тех пор, как я брал «Завтрак рыбака» в окошке «Песчаного доллара», — в те дни, когда мы с Робин снимали домик на побережье, ожидая, пока у нас закончится ремонт после пожара.

Потом детские кошмары одной пациентки натолкнули меня на расследование нераскрытого похищения и убийства большой давности. Жертвой преступления оказалась официантка из «Доллара». Вопросы, которые я задавал, свели на нет щедрые чаевые, оставляемые мной в течение полугода. Некоторое время спустя я заскочил туда позавтракать в надежде, что прошлое забыто. Но я ошибся и после этого туда не возвращался.

Я проехал еще ярдов пятьдесят и увидел маленький домик, служащий сторожкой Райской бухты. Шлагбаум был скорее символическим, чем действительно преграждал дорогу. Я мог бы поднять его руками и проехать на машине. Я стоял в раздумье, стоит ли это делать, когда в окне сторожки мелькнула тень, и я решил подъехать поближе. В этот момент из двери вышел сторож. Он замотал головой и показал на еще одну табличку, согласно которой нужно заплатить двадцать долларов за въезд. Сторож был довольно пожилым, лет семидесяти пяти, с голубыми глазами и мясистым лицом, затененным мятой холщовой шляпой. Из дома доносилась громкая джазовая музыка.

— Закрыто, — сказал он.

Чуть поодаль сквозь переплетенные ветви гигантских сикомор просматривались океан и то, что осталось от ресторана. Деревянный фасад и половина покрытой дранкой крыши были на месте, но вместо окон зияли, словно язвы на теле, дыры. Сквозь них я заметил ободранные стены и спутанные клубки оборванных электрических проводов. На месте парковки теперь расположилась земляная площадка, где стояли экскаваторы, тракторы и грузовики, валялись куски фанеры, высились сложенные стопки кирпичей. Рабочих нигде не было видно, шума строительства я тоже не уловил.

— Грандиозный проект, — сказал я и кивнул в сторону стройки.

— Да, — подтвердил старик, приближаясь ко мне. На нем были рубашка цвета хаки и серые саржевые брюки, подпоясанные тонким коричневым виниловым ремнем. — Вы не заметили знака? Нужно поставить его прямо на шоссе, чтобы люди не тащились сюда зазря. Я подниму шлагбаум, и вы сможете развернуться.

— Я видел знак, — сказал я и вынул двадцатку.

Он в недоумении уставился на банкноту.

— Там нечего делать, амиго.

— Пляж-то остался.

— Если это можно так назвать. У них там по всему участку навалены доски, бетонные плиты и всякий мусор. За многие месяцы ни одного фильма или хотя бы рекламного ролика не сняли. Все, что сейчас здесь можно снять, так это фильм-катастрофу. Они, может, и крутые парни, но кое-кто теряет на этом большие деньги.

— Кто это «они»?

— Корпоративный синдикат.

— И как долго все это продолжается?