Площадь Революции: Книга зимы (сборник)

Мы шли к реке, и мне отчего-то казалось: теперь не цыганчата Дада и Дула ведут меня вниз по лугу. Ведет и уводит мое странное и прекрасное, ни на чье в мире не похожее имя! Имя, которому обязаны помогать кукушка и явор, виноград и Ховала…

– А давайте, ребя, в кузницу на чуть завернем? – cловоохотливый Дула показал вправо, на изгиб реки.

У изгиба – сразу я его не приметил – вытянулась над водой завалившаяся на один бок кузница. Рядом дышлами вверх торчали две арбы, ржавели сеялки-веялки. Из дверей кузницы время от времени полыхало огнем, искры вырывались и через разобранную в одном месте крышу.

Раньше огненных кузниц я никогда не видел, и поэтому встал как вкопанный.

– Там – Ховала? – потянул я за рукав Дулу.

– Ха! Яка там Ховала! Никаких Ховал тут не бывает. Там кузня, дурацюня, кузня!

– Пашли купнемся, – угрюмо вел свое Дада. – А то кузнец заругает.

– Та на минутку, а? – стал проситься Дула.

В это время из кузницы как раз и вышел кузнец. Он был в расстегнутой фуфайке на голое тело и в синих, тоже ватных штанах.

– А ну кыш отсюда, цыганва! – весело и совсем не ругательски крикнул кузнец. Потом, присмотревшись, спросил: – А ты, прогульщик, чего тут? Тоже небось с ними?

– Я потерялся, – покорно, но и с некоторой гордостью сказал я кузнецу.

– Чё? Это как это – потерялся? У нас в государстве никто потеряться не может. Все учтены-переучтены. Ты на какой улице живешь?

– Учебный переулок, дом номер семь, – заученно отбарабанил я.

– Чё-чё? – Глуховатый кузнец повернул ко мне правое ухо, выкруглил его громадной, с двумя красными поперечными полосами, ладонью.

– Учебный… семь… – я испугался: вдруг адрес какой-то неправильный, существующий только для детей, взрослыми всерьез не признаваемый?

– А какого ж черта тебя сюда занесло? Чё, жить надоело?

– Н-нет, не надоело, – задумался я вдруг о своей недолгой, временами неприятной, а временами и вполне сносной жизни.

– Тебя как зовут? – уже тише и настороженней спросил кузнец.

– Борислав.

–  Борислав! Бо! Домой! – Слабым эхом откликаются плавни над глинисто-мутной Кошевой. Причем откликаются сразу двумя голосами: мелодичным маминым и голосом учительницы физкультуры, тоже приятным, но теперь почему-то резковатым, свистящим…

– Чё? Какой такой Слав? – опять недослышал кузнец.

– Бозька-авозька его зовут! Он наш двоюродный брат! Чего к нему привязался? – крикнул задиристый Дула. – Он теперь у нас останется. Баро Мануш его для нужного дела приспособит.

– Чё? – Огромный кузнец бледновыцветшим глазом глянул на задиристого ромала с цигаркой за ухом. – Ладно, не бойся их. – Кузнец ударил ладонью о ладонь, низкосвисшие усы его при этом вздрогнули. – Мы на цыганву эту управу найдем! Давай руку.