Площадь Разгуляй

Э. Ганкина рекомендовала провести чтения романа профессуре Еврейского университета, организовав их тут же на квартире своей дочери в иерусалимских Катамонах. Роман—Мартиролог был прочитан вечерами 1994-1996 гг. Читался автором, — по требованию слушателей, — по 4–6 часов кряду без перерывов… Затем он читал его в том же режиме аудитории «Собрания книголюбов» города Маале Адуммим в 1997–1999 гг. В том и другом случае слушатели высоко оценили роман. Рассказ же в нём о каннибальской деятельности «героини» его, вопросов в той и другой аудиториях не вызвал: многие всё о рассказанном и о ней знали, всем всё было ясно.

В среду 12 августа 2001 года, в кампусе Еврейского университета на Скопусе (на Библейской Масличной горе), состоялось Специальное заседание ХIII Всемирного конгресса иудаизма, посвящённое ИМЕННО памяти деятелей Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), расстрелянного в тот же день в августе 1952 года. По настоянию Иерусалимского Мемориала (Арье Бергер) и по просьбе депутата Кнессета (Парламента), Юрия Штерна, — вслед за вступительной (поминальной) речью этого популярнейшего русскоязычного парламентария, — слово было предоставлено автору. В сорокаминутном выступлении он пересказал разделы Мартиролога, повествующие о преступлении будущего члена поминаемого ЕАК — «учёной тёти Лины Штерн».

И… никакой реакции. Даже ожидаемого возмущения никакого, хотя бы деланного: возмущения пусть только «бестактностью» или пусть даже «антисемитизмом» автора Мартиролога, которого мог бы он ожидать именно в день памяти казнённых. Аудитория, «…состоявшая из молодых учёных, прибывших на конгресс из разных стран мира… и из… детей и внуков некоторых членов ЕАК», в ответ на выступление автора, — при гробовом молчании битком набитого президиума, — стоически отмолчалась. И это, несмотря на якобы «вспыхнувшую дискуссию, в которой приняли горячее участие бывший секретарь израильского посольства в СССР Иосеф Говрин, председатель Всемирного /?/ совета д-р Дан Ронен и многие другие» (газетный отчёт). Ничего особенного: высокое собрание, безусловно, осведомлено было о геронтологических «художествах» профессорши Штерн.

Осведомлено оно было и о том, за что в 1952 году могущественные тогда деятели партии и кремлёвского правительства, — сами пользовавшиеся интеллигентными услугами юбилярши, — именно ей одной даровали жизнь вопреки, будто бы, намерениям больного и отходящего от дел Сталина. (При естественной к нему, — мало сказать, — антипатии автор романа никогда не позволял себе единой нотой (даже в зазвучавшем по смерти Тирана антисталинском хоре–истерии) приписывать ему того, за что ответственности он не нёс. Тем более, не мог уже нести. Кроме того, автору негоже такое, «из первых рук», — от А. Е.Голованова или С. Е.Егорова («названных» братьев своих), — знавшего подноготную ушедших в песок небытия событий).

Сталин именно в этой сомнительной возне уже не участвовал, сраженный очередным инсультом и параллельными проблемами. А измышляемыми нашим еврейским самоедским гением проектами, — вожделенно и с нетерпением принимаемыми и всасываемыми «улицей», явись только повод, — помимо Иосифа Виссарионовича всегда нашлось бы кому заняться. В очередь бы энтузиасты выстраивались! Другое дело, изобретателям таких «методов освобождения» страны от евреев могли грозить непредсказуемые последствия. Нежелательные очень даже. Потому решающимся в послевоенные годы на сомнительные игры необходимо было немалое мужество. Которого трагически не хватало и в довоенные годы.