С самого начала сражения было видно, что возможно лишь частичный успех, но никак не решающий. Накануне вылета из Москвы Василевский глянул в сводку разведки: 6-я армия Паулюса имела 18 дивизий, насчитывая 270 000 солдат, она громыхала из семи с половиной тысяч орудий, минометов и огнеметов, ее таранную мощь составляли 750 танков, а с небес она была прикрыта воздушным флотом Рихтгофена... И вся эта масса людей и техники, скопившаяся в большой излучине Дона, теперь рвалась из этой излучины на простор, как хищник из клетки...
Василевский сказал, что главное - задержать врага, чтобы затрещали все сроки гитлеровских планов, заодно он спросил Гордова - сколько человек в дивизиях Паулюса? Гордов пояснил: в пехотных до 12 тысяч, а в танковых еще больше. При этом Гордов заметил, что на его фронте, прикрывающем Сталинград, есть такие дивизии, где едва наберется триста штыков.
- На бумаге все выглядит гладко - дивизия на дивизию, баш на баш. Но триста наших бойцов не могут переломить мощь полнокровной немецкой дивизии... Это же факт!
- Факт, и весьма печальный, - согласился Василевский.
- Потому, - подхватил Гордов, - нам и нельзя вести себя так, будто мы уже находимся на подступах к Берлину.
Александр Михайлович понял, на что намекает Гордов: мол, чего ты, дурак, эту битву затеял, сидел бы тихо.
- Пока не закончим эту войну, - жестко ответил он Гордову, - на дивизии полного штата надеяться не стоит. Но мы находимся на подступах к Сталинграду, и, может быть, именно отсюда, от этого Калача-на-Дону, и начинается наш путь к Берлину...
Вечером, вернувшись в Калач и долго лавируя на своей "эмке" в кривых переулках, среди садов и заборов, Василевский слышал, как чей-то женский голос звал его адъютанта.
- Никак тебя? Что, уже познакомился?.. Адъютант вернулся в машину, рассказывая со смехом:
- Да, эта орет. Согласна комнату сдать. Говорит, что теперь полы просохли. А мужиков в хозяйстве не осталось. Вдова...
Василевский долго и мрачно молчал; потом сказал шоферу:
- Поехали, Саша... вдова! Как много у нас вдов.
Кривыми улицами Калача утром катился танковый батальон - к переправам, снаружи все обвевало речным донским ветерком, а из раскрытых люков машин било жаром, как из банной парилки.
- Левее! - покрикивали. - Забор не тронь... мужиков в хозяйстве не стало, одни бабы... Теперь правее бери. Прямо!
От железнодорожной насыпи отходил переулок с громким названием Революционный, а возле убогой халупы без крылечка стоял однорукий мужик в измятой рубахе, босой и небритый.
- Эй, братцы! - кричал. - Я же ваш... или забыли?
Это был местный житель - Майор Павел Бутников, израненный в боях под Барвенково и демобилизованный подчистую, как полностью негодный. Его узнали. Танки остановились.
Бутников подошел, хромая. Гладил шершавую броню и... плакал:
- Вот, инвалидом стал. Вернулся в Калач, вон, домишко-то мой... а тут и вы. Опять фриц нажимает. Братцы, куда ж мне теперь деваться? Жить не хочется... чует сердце, что долго вас не увижу. Так возьмите меня с собой. Все равно пропадать. Так лучше уж с музыкой... а?
* * *
Мосты через Дон не выдерживали груза танков - рушились. Издалека нависала багровая туча пылищи, жарко и тревожно сгорали на корню хлеба, и шли - опять! - немецкие "панцеры". Между танками и бронетранспортерами энергично двигалась - перебежками между стогов - вражеская пехота, которая была вроде эластичных ребер корсета, которым Паулюс, казалось, удушал нашу оборону... Чуйков - под пулями - спрыгнул в окоп.
- Умеют воевать, сволочи. Но бить-то их все-таки можно!
Василий Иванович еще не ведал своей легендарной судьбы, а судьба обламывала его жестоко. Немало наших людей в этих боях под Калачом попало в окружение, из которого потом выходили кто тишком (по ночам), а кто шел "на ура" средь бела дня, прорываясь. Но появились и пленные со стороны противника.
Чуйков находил время, чтобы присутствовать при допросе пленных, и они зачастую удивляли его своей откровенностью.
- Я парикмахер из Кельна, - сказал один из них. - Не скрою, что на фронт пошел добровольно.
- Что вам худого сделала Россия и русские?
- Ничего. Просто мне захотелось иметь "э-ка".
Его не поняли. Пленный объяснил, что "э-ка" - так в вермахте сокращенно называют Железный крест (Eiserne Kreuz).
- У меня, - не скрывал пленный, - заведение в Кельне лишь на одно кресло, а имей я на груди хотя бы одно "э-ка", то мог бы открыть салон на десять клиентов сразу.
- Вот и вся правда, - невольно вздохнул Чуйков и велел увести пленного парикмахера, мечтавшего о Железном кресте...
Среди пленных попадались итальянцы из 8-й армии Итало Гарибольди - из дивизии "Сфорческа", что служила Паулюсу заслонкой, дабы прикрывать свою армию с северных флангов. Эти ребята были чересчур говорливые, нехотя входившие в общую колонну с немцами.
Однажды конвоир пригрозил немцу:
- Эй ты, фашист, давай, шевели мослами!
- Я фашист? - оскорбился немец. - Я убежденный национал-социалист, а к этой сволочи, - он показал на итальянцев, - никакого отношения не имел и не желаю иметь.