Площадь павших борцов

Не возражайте мне, ветераны! Не надо. Лучше вдумаемся. Мы-то, мужики, на одном лишь геройстве из войны выкрутились, а вот на слабые женские плечи война возложила такую непомерную ношу, с какой бы могучим Атлантам не справиться. Именно она, наша безропотная и выносливая, как вол, русская баба выиграла эту войну - и тем, что стояла у станков на заводах, и тем, что собрала урожай на полях, и тем, что последний кусок хлеба отдавала своим детишкам, а сама и тем сыта оставалась...

Думаю, неспроста же в те военные годы и сложилась горькая притча-байка, которую сами женщины о себе и придумали:

Ты и лошадь, ты и бык,

Ты и баба, и мужик!

До войны сытен был хлеб, политый потом колхозниц, этих подневольных рабынь "победившего социализма", но вдвойне горек был хлеб, политый женской кровью. Они-то этого хлеба и не видели вдосталь, отдавая его солдату на фронт, опять-таки нам, мужикам с винтовками. Где же он, памятник нашим женщинам? И не матери-героине, не физкультурнице с неизбежным веслом, не рекордсменке в комбинезоне, а простой русской бабе, которая на минутку присела, уронив руки в тоске и бессилии, не зная, как прожить этот день, а завтра будет другой... и так без конца! Доколе же ей мучиться?

* * *

С утра пораньше Чуянов навестил аэродром в Питомнике - как раз к побудке летчиков, которых оживляли командой:

- Эй, славяне! Ходи на уборку летного поля...

С метелками в руках, выстроясь в одну шеренгу, нетчики, штурманы и стрелки-радисты голиками подметали взлетные полосы, столь густо усеянные рваными и острыми осколками, что ими не раз повреждались шины колес при взлетах и посадках.

- Бомбят вас, ребята? - спрашивал Чуянов.

- Да не очень. Рихтгофен больше сыплет на отступающих к Дону да на город кладет... Жить можно!

Но Чуянов-то понял, что житуха у них плохая. Самолетов мало. Нашей авиации было ой как трудно противостоять мощному воздушному флоту Рихтгофена, а потерь много... Потом, побросав голики, летчики выкраивались перед столовой.

- У нас две очереди, - невесело шутили они. - Кому в боевой полет кому в столовку, где дают кислую капусту в различных вариациях, и только компот еще из нее не варят. А на капусте из крутого пике выбраться да и миражи опасны...

Может, и шутили, кто их знает? Но Алексей Семенович воспринял эту шутку, как издевательство над людьми, которые каждый день - с утра до ночи - рискуют своей головой, и, едва вернувшись в обком, сразу же распорядился, чтобы скотобойни города каждый день слали лучшее мясо в Питомник.

- И чтобы колбасы не жалели! - кричал он в трубку телефона. - Кому так в три горла пихаем, а героям сталинградского неба капусту кислую... Стыдно. Очень стыдно.

Днем в здание обкома партии вдруг ворвалась с улицы страшная собака: шерсть вздыблена, как у волка, глаза горят, скачет с этажа на этаж, мечется по коридорам, чего-то ищет, секретарши с визгом запрыгивали на столы, мужчины кричали:

- Безобразие! Кто пустил сюда зверя? Эй, охрана!

Алексей Семенович Чуянов вышел из кабинета.

- Позвоните на СТЗ, - указал он спокойно, - кажется, эта овчарка из той злобной своры, что завод охраняла...

Выяснилось, что после бомбежки охрана СТЗ, действительно, не досчиталась сторожевых собак, вот одна из них и заскочила в обком партии, а Чуянов зверье любил.

- Эй! - позвал псину. - Как зовут тебя?.. Допустим, что Астрой. Ну, Астрочка, иди ко мне. Не бойся.

Шерсть на овчарке прилегла, она тихо поскулила и доверчиво подошла к человеку. Чуянов храбро запустил пальцы в загривок собаки и потрепал ей холку.

- Ладно, - сказал он. - Сейчас тебя отведем в столовую, где объедки сыщутся, накормим, а потом...

Потом эта страшная зверюга, готовая разорвать любого, вдруг лизнула Чуянова в руку и покорно, как дворняжка, побежала за ним в столовую. С того же дня она стала отзываться на кличку Астра... Секретарь обкома стал для нее хозяином!

- Ладно, - сказал хозяин, - там вчера фрица подбили. Герасименко звал на допрос его... Съезжу. Скоро вернусь.

В штабе Сталинградского военного округа он слушал, как проходил допрос немецкого аса, прыгавшего с парашютом из горящего бомбардировщика - прямо на крыши окраинной Бекетовки.

- Вы из четвертого воздушного флота Рихтгофена?

- Нет. Из второй воздушной армии Кессельринга, которая обслуживала африканский корпус фельдмаршала Роммеля.

- Что-то не верится. Назовите аэродромы.

- Пожалуйста. Бари. Палермо. Бенгази. Эль-Газала.

- Как же вас занесло на Волгу? - вмешался Чуянов.

- Роммель застрял под Эль-Аламейном, а бомбежки по базам Мальты отложены. Английское командование само просило наше об этом - для эвакуации своих госпиталей. А нас отправили в Россию, чтобы помочь армии на Дону и на Волге.

Все это было странно, и настроение, и без того поганое, ухудшилось.

Чуянов вернулся в обком, где его поджидал Воронин.

- Ну, что хорошего? - спросил, думая о своем, Чуянов.

- У нас хорошего мало. Вон за границей, мне читать приходилось, даже через океаны провода тянут, а... у нас?

- Что у нас?