- Согласен, - не возражал Штумме. - И прощу усиления позиции прислать сюда "восемь-восемь", чтобы отплевываться от русских "тридцатьчетверок", если они появятся.
Паулюс обещал. Заодно он сообщил, что пальма первенства, отнятая у Т-34, скоро будет передана немецким танкам:
- Наши новые T-V и T-VI расплющат русские машины, словно банки из-под сардин. Фердинанд Порше уже готовит танк, который своими достоинствами превзойдет все танки мира.
- За счет чего? Брони? Огня? Моторной части?
- Это будет сгусток боевой энергии, и башни "тридцатьчетверок" полетят ко всем чертям словно сорванные головы.
В разговоре, конечно, был помянут и удачливый Роммель, о прорыве которого в Бенгази шумели германские газеты.
- Ему можно и позавидовать, - сказал Штумме. - За несколько дней он проскочил более шестисот миль, тогда как для нас в России даже шестьсот метров имеют немалое значение.
"Шаровая молния" вдруг с шумом взорвалась.
- Хочу в Киренаику! - заорал Штумме. - Я начал восточный поход от самой границы! Я был дважды ранен! Мои нервы уже на исходе! А в Ливии... отдохну, - шепотом досказал он.
- Не возражаю. Подайте рапорт... по причине болезни, - с некоторой брезгливостью разрешил ему Паулюс.
По дороге на Белгород полковник Адам, глядя на скрюченного от холода Кутченбаха, доказывал, что русские в такие морозы наступать не станут: "Нас ужасают трупы замерзших немцев, но мы почему-то не обращаем внимания на замерзших русских, - я цитирую самого Адама. - Между тем они страдают от холода одинаково с нами..."
В центре Белгорода, на площади, вездеход остановился.
На виселице качались трупы повешенных. Среди них была и женщина, еще молодая. Дико и нелепо выглядят очки на ее потухших глазах, превращенных морозом блестящие кристаллы.
Паулюс опрометью выскочил из вездехода.
- Я же отменил приказ Рейхенау! - крикнул он. - Кто осмелился делать из преступления публичное зрелище.
Кутченбах обошел трупы повешенных. На груди каждого висела доска с надписью по-русски. Паулюс спросил зятя:
- Зондерфюрер, переведите... что там написано?
- По трафарету:- "Я партизан, который не сдался".
- Кто эту чушь придумал?
- Это придумано еще Рейхенау, пояснил Вилли Адам...
Паулюс вызвал корпусного командира Ганса Обстфельдера, штаб-квартира которого располагалась в Белгороде. Обстфельдер предстал, задрав подбородок, и не потому, что он выражал почтение, нет, а по той причине, что опустить голову ниже ему мешал громадный фурункул на затылке, истекающий гноем.
- Вы кого повесили? Это партизаны? - спросил Паулюс.
- Нет. Только заложники. Комендант предупредил жителей, что они будут казнены сразу же, если будет убит хоть один наш солдат в городе. Мы, армия, в это дело не вмешиваемся. Но опыт войны показывает, что повешение с доской на груди, дающей объяснение приговора, действует на русских устрашающе...
Эта сцена отлично сохранилась в памяти Вильгельма Адама.
"Паулюс, - писал он, - стоял перед офицерами чуть сгорбившись, лицо его нервно подергивалось. Он сказал:
- И, по-вашему, этим можно приостановить действия партизан? А я полагаю, что такими методами достигается как раз обратное. Я отменил приказ Рейхенау о поведении войск на Востоке. Распорядитесь, чтобы это позорище исчезло..."
Виселицы спилили.
Обстфельдер мрачно сказал:
- Теперь в нас будут стрелять из-за каждого угла.
- Так отстреливайтесь, черт побери! - нервно отвечал Паулюс. - Но нельзя же вешать случайных людей...
С удовольствием он вернулся в Полтаву, сбросил тяжкий русский тулуп. Геббельс, не оставляющий 6-ю армию своим вниманием, прислал из Берлина лектора по национал-социалистическому воспитанию. Перед офицерами его представили как "специалиста по русскому вопросу и выживанию в условиях Востока". Паулюс тоже прослушал лекцию:
- Все русские прекрасные диалектики, и нет такого германца, который бы мог русского переспорить. Потому самый верный тон - это тон приказа! Если вы ошиблись в приказе, не стоит поправляться: русские должны считать, что мы, как завоеватели, всегда непогрешимы Особенно надо бояться русской интеллигенции. Под маской нигилизма и душевной расхлябанности они умеют скрывать свои подлинные чувства, обладая способностью проникать в душу немца, располагая его к искренности. Нам это не нужно. Не допускайте никаких выпивок с русскими. В этом деле русские такие непревзойденные мастера, что обставят любого баварца. При этом они могут вытянуть из нас все, что им надо, а сами остаются себе на уме. Это же относится и к женщинам. Не забывайте, что русские фурии тоже втянуты в партийную систему большевизма, они фанатичнее мужчин. Женщины в России опаснее мужчин, потому что в женщине нам труднее заподозрить тайного агента огэпэу.