Площадь павших борцов

— Я не сторонник полумер, — заявил Тимошенко, неодобрительно глянув на Жукова и Шапошникова. — Я стою как раз за самые решительные действия. Войска моего направления, образовав Барвенковский выступ, с этого же выступа всегда готовы продолжить наступление… к Харькову ! Сейчас бойцы моего фронта в таком состоянии, что они могут нанести сокрушительный удар, и если мы этого не сделаем сейчас, то я боюсь, как бы летом не повторилась суматоха сорок первого года…

— Будет точнее, — вмешался Сталин, — если именно Ваше выдвижение с Барвенковского выступа отвлечет силы противника с московского направления — самогоглавного!

Василевский напомнил о данных фронтовой разведки: в районах Днепропетровска и Кременчуга заметили скопление танков противника, по улицам оккупированных городов шляются танкисты — еще без машин и ожидающие их поступления.

— В одной только Полтаве проживают на казарменном положении 3500 танкистов. Простой подсчет показывает, что они составят экипажи на более чем тысячу боевых машин… Значит, на юге страны немцами что-то замышляется!

Сталин выслушал Василевского и сказал:

— Возможно. Но семьдесят германских дивизий под Москвой — от этого факта никуда не денешься…

Буденный тоже присутствовал на этом совещании, но я не знаю, какова была его реакция. Зато Ворошилов горячо поддержал боевую инициативу Тимошенко. При этом Шапошников тревожно переглянулся с Василевским: представители Генштаба, они никак не могли согласиться с петушиным задором Тимошенко, а их мнение опять-таки совпало с мнением Жукова.

— Я не понимаю, — резко заявил он. — Пора четко выяснить — или мы за частные операции с оперативными намерениями, или за стратегическую оборону? Только что мы признали целесообразность именно обороны, а сейчас, хлопочем о наступлении. За двумя зайцами сразу гоняться не следует. К тому же, — добавил Георгий Константинович, — любые частные операции на любом из направлений фронта расстроят все наши стратегические резервы, с таким трудом собранные со всех углов России.

— Товарищ Жуков, — выговорил Сталин, — мы не собираемся наступать очертя голову, но и сидеть сложа руки — преступно! Это преступно перед народом, которому от наших слов мало толку, народ ожидает от нас не слов, а результатов.

«Борис Михайлович Шапошников, — вспоминал Жуков, — который, насколько мне известно, тоже не был сторонником частных наступательных операций, на этот раз, к сожалению, промолчал». Вместо него подал голос молодой Василевский, рассуждавший как оперативный работник Генштаба:

— Заговорив о Харькове, мы вновь обращаемся Барвенковскому выступу… Наступление из оперативного мешка с выходом на стратегический простор всегда чревато многими опасностями для наступающего. Войска товарища Тимошенко уже дважды — в январе и в мартe — пытались выбраться с этого выступа, и оба раза они терпели неудачи.

Сталин задержал шаги за спиной Василевского:

— Значит, вы против наступления на Харьков?

— Да, товарищ Сталин, я боюсь неудачи. Генштаб считает Барвенковский выступ выгодным для наступления…

Тимошенко был все-таки старше Василевского.

— Когда это я терпел неудачи? — обиделся маршал. — И кому лучше знать обстановку на юге? Мне или вам, сидящему в Москве среди парикмахеров и телефонов? Мой штаб и члены Военного совета как раз в этом выступе и видят залог успеха.

— Прекратите! — вспылил Сталин. — Здесь не собрались жильцы коммунальной квартиры, чтобы выяснить на кухне, у кого больше лампочек вкручено… Вопрос уже ясен!

Иван Христофорович Баграмян помалкивал, ибо он был здесь самый маленький, но Сталин вопросительно глянул на него, и тот невольно поднялся, как солдат перед генералом, понимая, что отвечать надо так, чтобы ни с кем не лаяться, но и никому не поддакивать, чтобы Баграмян оставался Баграмяном.

— Я согласен, что вопрос о Харькове поставлен своевременно. Но в наших стрелковых дивизиях большой некомплект: они составляют лишь половину того, что положено по штату. В армии еще ничтожно мало новейших танков, острая нехватка в противотанковой артиллерии и в зенитной. Наконец, безобразно налажено снабжение продовольствием бойцов на передовой. Новобранцы приходят на передовую иногда босиком… и голодные. Как тут не вспомнить великого военного теоретика Вобана, который еще Бог знает когда заклинал: «Военное искусство, о! — это чудное чудо и дивное диво. Но ты не начинай войны, если не умеешь питаться…»

Сталин удивленно посмотрел на Баграмяна и, конечно, не стал развивать эту тему — как надо питаться, но, человек хитрющий, он заботливо ощупал солдатскую гимнастерку на Баграмяне:

— Товарищ Баграмян, почему вы так плохо одеты? Вы же начальник штаба крупных соединений, а гимнастерка у вас солдатская… штопана-перештопана. Товарищ Баграмян, кто вам ее заштопал?

— Сам и заштопал, товарищ Сталин.

— Молодец вы, товарищ Баграмян, но резервов для вас не будет! — неожиданно вдруг заключил Сталин, снова обращаясь к маршалу Тимошенко. — Резервы сейчас более нужны для Москвы.

Тут Тимошенко встал и сверкнул молодецкой лысиной.