Площадь Магнолий

— Я не местный, — с усмешкой ответил парень, довольный тем, что привлек к себе внимание, — но скажу честно: я бы не хотел здесь жить. У вас тут неспокойно, полно сумасбродов и чокнутых.

— Никаких «чокнутых», как вы изволили выразиться, на площади Магнолий нет, — строго ответил викарий.

В следующий миг раздался громкий скрип двери, распахнувшейся настежь от сильного удара. Боб резко обернулся, ожидая увидеть разъяренную Анну на крыльце дома номер восемь. Но вместо этого его изумленному взору предстал обвешанный плакатами Уилфред, сбегавший по ступенькам своего крыльца. Джайлс едва не согрешил, с трудом подавив желание чертыхнуться.

— Ну, что я говорил? — указывая на Уилфреда пальцем, завопил разговорчивый парень. — Вот вам и очередной псих! Взгляните, что написано на его дурацком плакате! «Близок конец света!» А ведь войне-то конец! Ну, разве он не законченный идиот?

Глава 14

От перспективы сопровождать свихнувшегося Уилфреда по улице Магнолия-Хилл до Льюишема, где он намеревался дефилировать, предупреждая легкомысленных сограждан о грядущем конце света, Боба Джайлса избавил Чарли. Понимая, что стоячий белый воротничок викария еще больше привлечет внимание к выходке Уилфреда, он заявил:

— Он всегда стоит на одном месте — под Льюишемской башней с часами, когда на него находит эта блажь. Там довольно многолюдно, но на него особенно не обращают внимания. Пусть себе идет.

Боб вовсе не был уверен в правомерности такого суждения. Льюишемская башня стояла на пересечении трех дорог и являлась общеизвестным ориентиром. Каждую осень туда приходила торговать букетами лаванды цыганка, брала она недорого, всего пять-шесть пенсов за штуку. Ее появление напоминало местным жителям о конце лета и приближении осени. Что-то подсказывало викарию, что Уилфред тоже имеет шанс стать одной из здешних достопримечательностей.

Джайлс возблагодарил Бога за то, что за обезумевшим отцом не последовали ни Дорис, ни Пруденция, и вернулся мыслями к более печальной теме — Анне Радцынской. Как он мог недооценить серьезность ее заболевания? Почему не предвидел такой нервной реакции? Как помочь ей стать полноценным членом местного общества? Он посмотрел на крыльцо дома номер восемь, и лицо его прояснилось: Кейт там уже не было. Видимо, в тот момент, когда всеобщее внимание переключилось на Уилфреда, она вошла в дом. А уж если это ей удалось, Кейт сумеет завоевать расположение Анны. Викарий повеселел: теперь ему оставалось только вернуться в свой уютный домик и дожидаться прихода Кейт. А по дороге сообщить Керри, что Джосс Харви дал согласие на вселение их с Дэнни в дом номер семнадцать.

— Вы бывали в Англии до войны? — спросила Кейт у Анны, наполняя водой большой чайник.

— И не один раз, — пробурчала та, усаживаясь на табурет, оставшийся в наследство от Бинсов. — У меня мама англичанка, она родилась в Уондзуортской тюрьме.

— Ах, вот как! — просияла Кейт. — Уондзуорт всего в семи милях отсюда. У вас там остались родственники?

— Нет, — мрачно ответила Анна, с подозрением покосившись на любопытную собеседницу. — У меня нет ни родственников, ни детей, ни собак, ни мужчин.

Кейт пошарила рукой на полке и обнаружила там не только достаточное количество посуды, но и небольшие запасы чая и сахара. Мысленно поблагодарив викария и Рут за их заботу, Кейт прикинула, как ей самой улучшить быт переселенки. Она разлила молоко по чашкам и сказала:

— Вам, несомненно, поможет хорошее знание языка, Анна. Надеюсь, что вы быстро обзаведетесь друзьями. Люди на нашей площади живут замечательные!

Анна только затрясла головой:

— Люди шарахаются от Анны, они смеются над ней!

Кейт растерялась, сомневаясь, стоит ли затрагивать такую болезненную тему, как здоровье эмигрантки. Что о нем думает сама Анна? Поколебавшись, она решила говорить откровенно и прямо сказать, что насмешки и оскорбления обусловлены чудаковатыми манерами и неряшливым внешним видом ее новой соседки. А это можно легко исправить!

В первую очередь, подумала Кейт, нужно подобрать для Анны приличную одежду. Выдавшего ей теперешний шутовской наряд чиновника следовало расстрелять: это были жалкие обноски. Нелепое коротенькое платье подчеркивало угловатость ее фигуры, отсутствие чулок или носков обнаруживало волосы, покрывшие ноги. О ее ужасных ботинках Кейт не хотелось даже вспоминать. Их следовало немедленно сжечь и заставить Анну надеть туфли или, на худой конец, сандалии. Платье тоже нужно было отправить в печку, заменив его блузкой со стоячим воротничком и юбкой ниже колен.

Собравшись с духом, Кейт без обиняков начала: — Лучше не скрывать от людей того, что произошло о вами во время войны, Анна. Тогда соседи быстро войдут в ваше положение, да и вам будет легче с ними общаться.

Радцынская долго молчала, раздумывая над ее словами. Кейт с тревогой ждала. Но реакция последовала совершенно неожиданная: вместо взрыва негодования на глазах у Анны выступили слезы. Кейт подошла к ней и обняла за плечи. Анна доверчиво положила ей голову на грудь и расплакалась, как ребенок.