Площадь и башня. Сети и власть от масонов до Facebook

Оказалось, что это иллюзия. Банкротство инвестиционного банка Lehman Brothers, о котором стало известно 15 сентября 2008 года, вызвало один из величайших финансовых кризисов в истории и едва не привело к остановке работы международной кредитной системы во всем мире. Такого не было со времен краха фондовой биржи на Уолл-стрит в 1929 году. Кроме того, макроэкономические издержки мирового финансового кризиса оказались, безусловно, больше, чем затраты на войну с террором, – особенно если вообразить, каким бы мог быть объем производства, если бы мировая экономика продолжала безостановочно двигаться прежним курсом. (Правдоподобные оценки для одних только США колеблются в диапазоне от 5,7 триллиона долларов до 13 триллионов. Для сравнения: согласно максимальной оценке, расходы на войну с террором составили 4 триллиона долларов[1173].) Словом, 15 сентября 2008 года оказалось намного более разрушительным, чем 11 сентября 2001 года.

Причины этого финансового кризиса можно коротко изложить в семи пунктах. Крупные банки, испытывавшие опасную нехватку капиталов, начали пользоваться лазейками в законодательстве, чтобы увеличить долю заемных средств. Рынок наводнили ценные бумаги, обеспеченные активами, – например, гарантированными долговыми обязательствами, – а рейтинговые агентства оценивали их крайне неправильно. С 2002 по 2004 год Федеральный резерв практически никак не стеснял свободу кредитно-денежной политики. Политики, проявляя экономическую глупость, поощряли бедных американцев становиться домовладельцами. С оглядкой на нереалистичные модели риска велась масштабная продажа производных ценных бумаг – таких как свопы кредитного дефолта. И наконец, приток в США капитала с формирующихся рынков, особенно из Китая, тоже помогал надувать американский ценовой пузырь на рынке недвижимости[1174]. Можно сказать, что кризис начался еще тогда, когда этот пузырь лопнул: снижение цен на дома и рост неплатежей по высокорисковым ипотекам подавали признаки финансового бедствия уже в конце 2006 года. Однако именно известие о банкротстве Lehman, появившееся в 1:45 в понедельник 15 сентября, превратило беспокойство в мировую панику. За банкротством основной компании о своей неплатежеспособности объявили около восьмидесяти подконтрольных компаний в восемнадцати других странах. В рамках главного дела о банкротстве против Lehman было подано около 66 тысяч исков – на общую сумму более 873 миллиардов долларов. Это было “самое крупное, самое сложное, многостороннее и чреватое серьезными последствиями дело о банкротстве, когда-либо разбиравшееся в США”[1175]. Невероятно, но штатные экономисты из Федерального резерва не видели поводов ожидать рецессии. “Мне кажется, что в общей картине не наблюдается значительных изменений, – докладывал 16 сентября на заседании Комитета по операциям на открытом рынке ФРС (Federal Open Markets Commitee, FOMC) главный экономист Федрезерва Дэвид Дж. Стоктон. – И разумеется, за нашим прогнозом… стоят ожидания медленного, постепенного роста ВВП в течение следующего года”. Дальнейшие события заставили посмеяться над этим и другими подобными заявлениями[1176]. Лишь несколько человек из находившихся тогда в зале уже на самом раннем этапе по-настоящему поняли, в каком положении оказалась Федеральная резервная система. Очень показательны слова Эрика С. Розенгрена из Бостонского отделения Федрезерва:

Я думаю, пока еще слишком рано говорить, правильно ли мы поступили с Lehman. Поскольку казначейство не захотело вкладывать в него деньги, у нас просто не было выбора. Но мы пошли на продуманный риск. Если у нас возникнут неприятности на фондах денежного рынка… или если закроется рынок ценных бумаг с последующим выкупом, тогда наш риск покажется уже не столь хорошо продуманным. Мне кажется, мы поступили правильно, учитывая возникшие ограничения. Надеюсь, на этой неделе мы прорвемся… Нежелательно оказываться в таком положении, когда мы вынуждены ставить экономику в зависимость от одной или двух структур[1177].

Лишь 29 октября Бен Бернанке, председатель ФРС, впервые вскользь намекнул на то, что, возможно, текущий кризис похож на кризис 1930-х годов[1178]. И только в середине декабря другой член FOMC отважился открыто сказать: “У нас сейчас уровень дефолтов выше, чем был при Великой депрессии”[1179].