Площадь диктатуры

Мы с подругами говорили - ну, знаешь наши бабские разговоры? - и вышло: кто выходил замуж по любви - ни у кого не сложилось. А, кто по уму у тех все хорошо, и любовь пришла, без любви нельзя. Я прочитала: жизнь начинается с первой секунды, и, если дети зачаты в любви, у них больше шансов стать счастливыми. Как у нас: еще до того, как родилась Маша, а когда носила Никиту, уже была абсолютно уверена, что люблю, что сильнее любить - грех!

Их объятия становились все крепче, а тела соединялись жарко и неразрывно.

Подступал август. Короткие сумерки истончались в шелесте старых берез вокруг дома, сквозь открытое окно змеилась прохлада, издали доносился перестук первых поездов. Они засыпали под утро, свободные от забот наступающего дня.

1.7. ШИПИТ ИЗМЕНА В КАЖДОМ СЛОВЕ

- Вот заявление о переводе. Подпишите, пожалуйста - глядя в сторону, сказала Марина Богданова.

Горлов посмотрел ее заявление, сплошь исчирканное резолюциями. Судя по всему, Марина переходила в другой отдел, выигрывая в зарплате целых шестьдесят рублей! Это не было принято, и Горлов не мог припомнить такого случая, но внизу была подпись Котова. "Он не должен был подписывать до меня", - еще больше удивился Горлов.

- Что это значит? - спросил он.

- Без вашей подписи кадры не оформляют.

- Я спрашиваю, почему ты вдруг уходишь, и почему я ничего не знал, раздраженно спросил Горлов.

Ее лицо стало пунцовым. Она упорно молчала, потупив глаза и перекручивая ремешок сумочки так, что на нем отлупилась краска.

- Порвешь, - сказал Горлов, подписывая заявление.

- Спасибо, Борис Петрович, - уже дойдя до двери, Марина вдруг остановилась.

- Боренька, прости, если сможешь. Прости, что натворила, - слезы текли по ее лицу, размывая краску с ресниц неряшливыми черными потеками. Горлов даже не заметил, что она назвала его по имени.

- Что натворила? - растерянно спросил он.

- Они втроем насели. Вызвали в спецотдел, стали пугать и расспрашивать, расспрашивать и пугать. Но я ... Я - не из-за денег и не потому, что испугалась. От злости, от обиды, что ты все забыл, что смотришь сквозь, как на пустое место. Пусть, подумала, пусть ему плохо будет, как мне, или еще хуже. Даже радовалась, гадко и приятно, как если ранка чешется, и ее расковыряешь. А вечером опомнилась: что же я, дура наделала. Никто меня за язык не тянул. Стерва я.

- Какая обида? Ты давно замужем, мы все на твоей свадьбе гуляли, воскликнул Горлов, вспоминая. Это было всего один раз, после новогоднего вечера. Он подвез ее до дома, и Марина позвала выпить чая. Господи, столько лет прошло!

Она рыдала навзрыд, цепляясь за его плечи. Горлов боялся ее отпустить, что она упадет, ему было неудобно и страшно, вдруг кто-нибудь зайдет.

- Успокойся, расскажи толком, ведь нет ничего страшного, - успокаивал он, почти силком усаживая ее в кресло. Наконец до него дошло, в чем призналась Марина - секретные документы по отчету писал Рубашкин!

Он знал, что секретность нарушается сплошь и рядом, на это смотрят сквозь пальцы, всем ясно, что ничего не сдвинется, если соблюдать правила. Но это только до тех пор, пока не появится бумажка: донос, допрос, объяснения - безразлично. Так микроб начинает размножаться, не спрашивая тех, кто поместил его в питательную среду. Если ее признаниям дадут ход - а иначе быть не может - то скоро против него возбудят уголовное дело за разглашение государственной тайны. Вот почему Котов говорил ему о встречах Рубашкина с иностранцами.

"Я же сам дал им улику: включил Петра в список премированных! Господи, какой же я болван", - думал Горлов.

- Котов? Котов придумал? - спросил он.

- Да, он. Больше всех старался, он главный, а те двое его слушались. Сам уговаривал: пишите, все, как есть, пишите, это Горлов приказал, вам ничего не будет. А я себе места не находила, боялась тебя увидеть, когда узнаешь, с тобой встретиться, думала с ума схожу, ни есть, ни спать не могу. Котов догадливый! Зазвал к себе, предложил в другой отдел перейти, зарплата больше. Сказал, все уладит, если буду слушаться, - она всхлипывала, некрасиво сморкаясь и тем же платком промокала глаза.

- Ты что-нибудь подписала?

- Они диктовали, и я все про тебя написала, как ты меня заманил и бросил. Обещал, что не бросишь, а бросил! Но ты не виноват, ты - хороший. Этот Рубашкин, змея! Подползет, подольститься, зашипит и ужалит. Филя сказал, что его надо давить, как гадину - сапогом по голове и в мокрое место. А потом он дал мне вербное обязательство, я тоже подписала.

- Не вербное - вербовочное обязательство, - догадался Горлов.

- Нет, вербное, - капризно улыбнувшись, возразила Марина, - как вербное воскресение. Они меня как бы воскресили для новой жизни и дали другую фамилию: Сильфидова! Красиво, правда? Если забуду, умру. Но я никогда не забуду. А потом Филя меня при всех целовал. Как замечательно!

- Какой Филя? - растерявшись, спросил Горлов.