Площадь диктатуры

– Черт ногу сломит, прежде чем до сути доберешься. Разве ж можно так о живом человеке? - сбросив очки на стол, воскликнул Сурков.

– Кадры - дело тонкое. Не мы придумали, не нам изменять, - дружелюбно откликнулся особист.

– Скажи, Михал Матвеич, по человечески: можно с Кошелевым кашу сварить или нет? Я тут, понимаешь, глубокую комбинацию задумал, хочу его задействовать.

– В принципе я бы характеризовал парня положительно. Но надо смотреть по какой линии. На заграницу или по направленности 2-й службы[27] я бы воздержался.

– Почему?

– По складу характера он нуждается в коллективе. Как говорят наши психологи - "человек команды". Кстати, и коллектив нуждается в нем. Если, где собирается компания, то Паша всегда тут, как тут. Гитара, песни - все при нем. Как говорится, первый парень на деревне… на русской деревне! А в загранке не потянет, нет не потянет.

– И черт с ней, есть у нас еще дома дела! Они важнее. Кстати о делах: помнишь наш пароль для явки в этом, - как его - в Суррее?

– А то! Разве ж забудешь: "Дело было вечером, делать было нечего!" - ухмыльнулся Михаил Матвеевич

– Мне как раз шотландского привезли, "Блю лейбл"! - сказал Сурков, доставая из сейфа квадратную бутылку. - Вечно путаю, где "блю", а где "бля". Эх, раньше водку делали! Вспомнишь - слеза прошибает. Впрочем и виски неплохо.

– Самый генеральский напиток. Нам, полковникам не положено.

– Брось, Михал Матвеич! Такой полковник трех генералов стоит. А твой тонкий намек понял: завтра пришлю, чтобы нашу с тобой молодость не забывал.

За разговорами выпили почти всю бутылку, и, проводив старого приятеля, Сурков стал собираться. Перед тем, как надеть пальто, он вызвал помощника, чтобы тот сдал в спецотдел подписанные документы.

– Товарищ генерал! Что с Беркесовым делать? Вы его на четырнадцать двадцать вызвали, с тех пор сидит, - виновато спросил помощник, принимая папку с подписанными за день бумагами.

– Я Черкесова не вызывал, - удивился Сурков.

– Не Черкесова, а Беркесова! Их все путают: оба из следствия и оба подполковники. Вы недавно на Черкесова наградные документы утверждали, а Беркесов - это тот, кто ведет дело Брусницына, - деликатно напомнил помощник.

– На этом деле орден не высидишь, так чего же он дурью мается? Я на совещании всем задачи поставил, пусть выполняет, - рассудил Сурков.

– Он на совещании не был. Весь день в приемной, как пришитый, ждет, как вы приказали.

– Черт с ним, давай его сюда, - поморщился Сурков, взглянув на часы. - Предупреди, чтобы коротко. Сейчас двадцать один пятьдесят семь. Машину на выезд - в двадцать два десять… Нет, не успею - в двадцать два пятнадцать!

Едва закрыв за собой дверь Беркесов доложил, что следствие идет по плану и затруднений нет.

– Повторять то, что говорил на совещании не буду, - не дав договорить, сказал Сурков. - Но, как говорится, на короткой ноге… Операцию свертываем. Твоего подследственного придется выпускать. Все подробности - у Голубева…

– Как же так, товарищ генерал? До завершения осталось двенадцать дней Если надо, я в неделю уложусь, - растерялся Беркесов.

– Это - приказ! - воскликнул Сурков.

– Нельзя его выпускать, товарищ генерал, нельзя!

– Что предлагаете?

– Прекратить дело по нашим статьям и передать в милицию. Наркотики - их подследственность, пусть дорабатывают и передают в суд, как по закону положено, - в ту же секунду выпалил Беркесов.

– Грамотную комбинацию выстроил! Обделались мы, а мордой в кучу - милицию. Пусть нюхают! Ох, хитер ты, подполковник, - тут же оценив предложение, восхитился Сурков. - Завтра согласуй с Голубевым на немедленную реализацию.

– Разрешите задействовать службы для прикрытия по милицейской линии? - торопясь за выходящим из кабинета Сурковым, на ходу спросил Беркесов.

2.18 Под утро высветились звезды

Талая, слякотная ночь давно перевалила за половину, и ближе к утру подул ровный северный ветер. Он был не слишком сильным и за пару часов только чуть подсушил улицы. Однако холод оказался сильнее, и мало-помалу город покрылся ледяной коркой, тяжелые наросты замерзшего снега зависли с крыш и карнизов над безлюдными тротуарами.

– Плетешься, как телега по теплому дерьму. Давай быстрее! - прикрикнул Волконицкий на шофера. Тот что-то буркнул и резко прибавил скорость. Но на ближайшем перекрестке машину занесло, водитель с трудом увернулся от сфетофорного стояка.

Лариса задремала, едва выехали из авиагородка, и проснулась от негромкого, с хрипотцой голоса шофера. Было почти пять, машина стояла возле их парадной, и в салоне горел свет.

– Зима на поворот зашла, заметно светает, да и день стал длиньше. Вон, гляньте, звезды какие яркие, - уютно говорил шофер, ожидая, пока Волконицкий подпишет путевой лист.

От свежего морозного воздуха прояснилось, она вспомнила все, что случилось вчера, и стало безумно стыдно за сумасшедший звонок Борису.

Едва зайдя в лифт, Николай потянулся обнять, но она отвернулась.

– Ради Бога, не трогай меня! Потом, потом поговорим.