Пломбир с шоколадной крошкой

– Почему? – Спросил папа, потом, видимо, сам нашел ответ на вопрос. – Кэтти, детка, тебе двадцать один, самое время для безбашенных поступков. У меня ведь даже нет повода, чтобы отругать тебя. Придумай же что-нибудь.

Я рассмеялась, посмотрела по сторонам, переходя дорогу, и двинулась в сторону «Эспачо».

– Пап… мне кажется, не совсем правильно радоваться жизни, когда…

– Каталина, – прервал отец. – Думаю, с тебя уже достаточно скорби. От того, что ты повеселишься, твоя боль никуда не исчезнет. Она будет жить с нами всегда, наша задача научиться её обуздывать, контролировать. Или ты думала, я буду осуждать тебя за вечеринку?

– Нет, что ты, – чертов нос продолжал чесаться. Как бы полицейский патруль не подумал, что я использовала его не по назначению. – Я сама себя осуждаю.

– Зря. Ты ведь так усердно занимаешься, танцуешь. Всем нужна разгрузка. Кстати, когда у вас выступление?

Я резко остановилась и посмотрела на флаер. Второе ноября. Хм…

– Вроде как второго ноября. А что?

– Думал, может, приеду, посмотрю на свою звездочку. Бабуля Карла передает тебе привет. – Громко передал отец, затем прошептал. – Она сводит меня с ума своими мексиканскими сериалами.

Я снова рассмеялась. Бабушка Карла, сколько я помнила, всегда крутила мыльные оперы. По вечерам мы с Лу возвращались со школы и усаживались с бабушкой на диван. Она делала домашний сырный соус для начос по собственному, неповторимому рецепту. Как же было вкусно…

– Ладно, папуль, мне пора. Люблю тебя. Спишемся.

– Пока, детка. – С грустью ответил он и отключился.

Я любила отца. У нас с ним связь всегда была крепче, чем с мамой. Бабушка Карла даже говорила, что Эсмеральда (то есть мама) поделила нас между собой и отцом, и забрала к себе любимицу Лусию. Мама родилась и выросла в Мексике, в самый разгар расизма и ярой депортации мигрантов. Конечно, к мексиканцам и полукровкам до сих пор относятся с подозрением, никого не волнует, что на дворе двадцать первый век. Папа же был урожденнымамериканцем – так мы получили американскую фамилию, гражданство, но доминирующие гены рода Лупита выдавали помесь наших кровей.

Родители познакомились у границы Мексики. Мама, держа в руках истоптанные танцевальные чешки, почти сутки шла в Америку. Ей надоело жить в деревне, она мечтала стать балериной и учиться в танцевальной школе, в которой бы не протекал потолок, где был бы хоть минимум санитарных условий, и, конечно, перспективы. Она шла к американской мечте, когда отец, работавший в таможне на границе, преградил ей путь.

Стояла ночь, пустынная дорога, ещё несколько метров – и она была бы в Нью-Мексико. А тут какой-то неотесанный мужлан выставил перед ней руку и не давал пройти дальше. Знал бы он, что во рту её больше суток не было ни крошки, ни капли воды.

– Мисс, предъявите паспорт. Или вы решили нелегально пересечь границу?

Мама всегда говорила, что папа «рассматривал её в лунном свете, не отрывая глаз». Мне кажется, виной тому было его зрение в минус шесть.

– Я решила покорить чертову Америку, и никто меня не остановит! Слышишь?! Qu'itate de en medio, tonto, estoy persiguiendo un sue~no, bailar'e ballet, y no me importa…3

А дальше свалилась папе в руки с голоду. Так как патрулировал тот участок границы он в одиночестве, то решил спрятать сумасшедшую беглянку в своем авто до конца смены. С тех самых пор, они были вместе. С балетом у мамы не срослось, так как не успела она отучиться и года, как забеременела мной и Лусией.

Папа ушел из таможни, стал офисным работником. Мама, не сумев покорить Америку, но покорив отца, воспитывала нас до пятнадцати лет, подрабатывая то официанткой, то уборщицей. После смерти мамы, к нам переехала бабуля Карла, чтобы помочь отцу с тяжким бременем в формате двух двойняшек и со скорбью.

У меня была чудесная семья, которая постепенно сыпалась на части.

Всю дорогу до кафе я разглядывала листовку. Войдя в теплое помещение, я сразу заметила розовое пятно – Холли, за столиком в самом углу, рядом с окном. Холли улыбнулась при виде меня и жестом пригласила присесть.

– Значит, тебе интересно? – Первым делом спросила она.

– Мне интересно, зачем ты вообще мне это подсунула? – Усмехнулась я. – Думаешь, в клипе рэпера будет актуальна балерина?

Холли повела бровями, поставила локти на стол и загадочно задвигала пальцами.

– Детка, я видела тебя.

– А?

– У баскетбольной площадки. В августе. – Холли манерно сжала губы и постучала ногтями. – И если это была не ты, то что за сексуальная мексиканочка зажигала под Ludacris?

Я громко застонала и откинулась на спинку диванчика. Сняла шарф, куртку, подбирала слова.

– Допустим, это была я. И что?

– И что?! Девочка моя, ты что забыла в этом образе стручка горохового на сцене? С твоими формами, движениями, да ты моих подружек обскакала! А как на тебя смотрели парни… – Здесь Холли присвистнула и выругалась.