Плохой Волк

Я отлетела, рухнув на задницу.

Сразу же полилось по лицу теплым и красным.

По губам, по шее, на грудь хлынула кровь.

Волков застыл, смотря на меня с ужасом. Как будто только вид крови его немного привел в чувство.

— Рит… Рит… — потянулся ко мне. — Я не хотел. Иди ко мне, Рит. Тебе больно?

Я в ужасе принялась отползать: он все еще был с пистолетом в руках. Спина уперлась в холодную стену, руки накрыли голову в беззащитном жесте.

Сейчас бахнет, маленький. Будет немного страшно, но быстро…

Надеюсь, что быстро.

Гулкий грохот раскатился, отражаясь от стен.

Но не в меня.

Не в меня.

Боли нет, ничего нет.

Сердце еще рвется из клетки, лупит под ребра.

Я распахнула глаза, их жгло от слез.

Все раскачивалось.

Пол, потолок, стены.

Раскачивалась из стороны в сторону, как безумный паяц, и фигура Волка, который просто рухнул на пол и опустил голову между коленей, повесив ее.

Последнее, что я различила, как пальцы Волкова впились в темные волосы, а потом его смели в сторону градом ударов, вытащили в коридор.

Между мной и Волковы протиснулся Пономарев, присел.

— Хорошо, все хорошо. Рита, отмирай. На меня посмотри. На меня! Моя ты умница. Все хорошо! — обнял. — Испугалась!

— Плохо! Плохо! Я… Какого черта ты тащился так долго? — закричала, начала бить его, рыдая.

— Все хорошо. Вставай. Давай врач тебя посмотрит. Лицо опухшее.

— Только не здесь. Не в этой клинике. В другую меня вези! — забилась в истерике. — И мне плохо, живот крутит.

— Сейчас все будет! — заверил меня Пономарев. — Все будет, обещаю!

***

Спустя время

— Это мне?

Я наблюдала, как Пономарев опустил на стол пакет с фруктами и обратился к медсестре:

— Ваза найдется? Будьте так добры…

Я посмотрела на букет в руках Пономарева.

Орхидеи.

Мои любимые цветы.

В груди еще кольнуло воспоминанием, как Волк ткнул в небо пальцем и сразу же попал в точку.

Он решил угадывать с орхидей. Нет, не так. С Архидей…

Как смешно мне тогда было.

Как давно это было…

В другой жизни. Не со мной, наверное. И не с ним. С другими — яркими, красивыми, полными жизни и огня.

Мы — просто побледневшие, выцветшие от времени фотокарточки по сравнению с теми героями из прошлого.

Я все никак не могу прийти в себя.

Вот уже третью неделю лежу в больнице за городом. На сохранении.

Врачи говорят, можно выписываться, угрозы выкидыша больше нет, а я… не хочу.

Я сейчас ничего не хочу. Ничего, маленький, прости. Я и поесть себя заставляю только, чтобы ты не голодал.

Мне иногда кажется, что это не я поддерживаю жизнь в сыне, не он от меня зависит, но наоборот, через тонкую пуповину я, как истлевшая оболочка, набираюсь от сынишки крохами жизни.

— Почему синие? — поинтересовалась я. — Синие и фиолетовые. Под цвет моих синяков? — попыталась пошутить.

— Брось, ты красотка. Подбирал бы я букет под цвет твоих синяков, принес бы зеленовато-желтое.

— Ясно. Спасибо за цветы. За фрукты.

Пономарев придвинул стул ближе к кровати, пытливо посмотрел мне в лицо.

— Ну, что еще? — не вытерпела я. — Не спрашивай. Не знаю я больше ничего о Волкове. Не знаю, Даня. Я тебе сразу правду сказала, ничего о его делишках не знаю и сказать не могу. Ты мне не поверил, дурак. Я тебе по каплям скармливала то, что и так все кругом о Волкове знают, и лишь надеялась, что тебе надоест, и ты оставишь меня и мою семью в покое. Вот и все. Больше ничего…

— Ладно, не нервничай! — накрыл мою руку своей. — Разберемся. Будем работать с чем есть. Пусть не за то, за что он сесть должен, но я все-таки засажу Волкова за решетку. Значит, ничего было не зря. Горжусь! — посмотрел на меня. — Ты просто львица.

— Да уж! Дура я, а не львица. Дур, случайно, не коронуют? Я бы стала королевой всех дурочек.

Пономарев рассмеялся.

— Брось, не наговаривай на себя. Умная ты баба. Я бы даже сказал, слишком. И еще одно. Ты мне жизнь спасла. В курсе? Я бы… не успел, — добавил он нехотя. — Засиделся за кабинетной работой. Интуиция еще не подводит, но реакция уже не та. Каюк.

— Так что ты мне теперь жизнью обязан, что ли?

— Ага. Друзья навеки.

— Упаси боже, иметь таких друзей, Даня.

— Думаешь, я плохой друг? Вот и посмотрим. Выписываешься когда?

— Уже можно, но я… хочу еще немного здесь побыть. Все думают, что я спонтанно в отпуск укатила, пусть так и будет.

— Может, кого видеть хочешь?

— Нет, не хочу. Хотя… Я бы не отказалась узнать, как дела у сестры. Не куролесит ли она…

— Узнаю, — кивнул Пономарев, потом скосил взгляд на живот. — Ребенок от… — не договорил.

— Своего не признаешь, что ли? — усмехнулась я. — Ты же папаша!

— Если только крестный в будущем, — ухмыльнулся Пономарев. — И все же… это ребенок…

— Мой это сын! — оборвала я. — От мужика там только сперма. Сын — только мой, и больше ничей.

Глава 48

Глава 48

Волков

— Пиздец.

Декабрь громыхнул кулаками по столу, попинал скамью. В комнату заглянул конвоир.

— Все в порядке, — огрызнулся Декабрин.

— Не тронь мебель, она прикручена. Тебя выдержит, — сказал я.

Вернее, пробубнил едва разборчиво через едва приоткрытый рот.

Попробуй со сломанной челюстью говорить.

— Сигареты дай.

Декабрь еще раз на меня посмотрел, отвел взгляд в сторону: