Обычно, когда я подхожу слишком близко к преступнику. Когда он почти у меня в руках, я ощущаю страх. Именно его, но не радость от того, что вот, совсем скоро, всё закончится и очередной зверь в человеческом теле будет пойман.
Я чувствую страх, потому что такие люди будто оборотни. И если я плохой охотник, оборотень скинет свою кожу, и я могу упустить его буквально из рук.
Капли продолжают падать, а дождь сплошной стеной омывает маленький дворик и его сад.
— Ты замёрзнешь, нэ саран! — слышу приятный баритон и поднимаю голову, чтобы пропасть.
В этот момент мне не тридцать. Сейчас у нас с Ханом нет ни возраста, ни имён. Зачем они, если это пустой звук для счастья. У него нет ни пола, ни возраста, ни времени. Это просто чувство. И я его прокляла, а потом забыла на долгих десять лет о его существовании.
Чтобы оно ворвалось обратно, когда не ждали, и разбило всё в дребезги.
Десять лет. Что для человека это время? Ты можешь и не заметить как они пройдут мимо тебя. Они могут быть полны воспоминаний. Могут быть полны счастья. И пролететь как один момент.
Но не для меня! Для меня эти десять лет были подобны заточению в тюрьме. Только вместо всех её реальных вещей, я создала свои. Я была своим смотрящим, своим сокамерником, и сама закрыла дверцы клетки, выбросив ключи подальше от камеры.
Хан медленно осмотрел моё лицо, а его собственное изменилось. На нем проступила тревога, и красивые черты исказил страх.
"Ты не видел такого никогда… И это меняет тебя. Слишком быстро, чтобы ты это замечал. Скоро наступит момент отката, и тогда ты поймёшь — то что ты назвал любовью, простое влечение, смешанное с жалостью. Эти вещи очень легко спутать… И это пугает меня. Потому что для меня это уже нечто большее…"
— Что не так, Лика? Расскажи мне? — парень сел рядом, и привалился спиной к противоположной части косяка.
Смотрю на то, как он вытянул ноги, и потянулся куда-то в сторону рукой. Ловлю каждое движение и запоминаю каждую черту лица. Густые пряди волос лежать идеально, подчёркивают его красоту и то насколько у него необычно нежное лицо.
— Соджу? — я приподняла бровь и посмотрела на Хана исподлобья. — Ты за ним ездил?
— И нечего так глазками своими стрелять. От этого пойла до утра во мне и грамма не останется, нэ агашши. Так что держи! — он протянул мне стопку и легко раскрутил бутылку, наполнив стакан до краёв, — Пей!
— А если я не хочу? — тоже вытягиваю ноги и ступни почти касается его.
— Пей! У тебя на лице написано, что ты опять включила инспектора Адлер. И меня это бесит! Верни мне мою Лику! — он опрокинул стакан, и скривился от горечи.
— Ты даже когда кривляешься красивый, — фраза сама слетает с языка, потому что так и есть.
— Я всегда красивый! И неотразимый! И вообще я мечта, а не мужик! Гордись, что такое сокровище досталось именно тебе! Я даже в ливень поехал за вот этим, потому что знал, ты захочешь вкусненького!
Хан поставил пакет полный китайской острой лапши прямо передо мной, и кивнул на палочки, что были упакованы в бумагу справа от картонных коробочек.
— А ещё самовлюблённый болван! — припечатала и хохотнула.
— Это затяжной пубертат! Ты сама мне это говорила.
— Это когда? — я приподняла бровь, а он вдруг резко сменил тему и сказал то, от чего звуки дождя стали оглушающи.
— Ты не веришь мне. Поэтому готовься, Лика. Я собрался эту срань изменить. Ты останешься со мной. Считай, что это проявление подросткового дерьма. Ты все равно лучше термин подберешь. Но… — он опять наполнил свой стакан, — Ты меня услышала!
Хан поднял стопку и кивнув мне, подмигнул и прошептал:
— За мою госпожу!
Я прыснула со смеху, и покачала головой. Опять посмотрела на него, и поняла что все мои глупости и самокопания всего лишь глупые предрассудки навязанные собственными страхами. Этот парень стал центром всего, что наконец смогло вернуть давно позабытое ощущение, что я женщина, и меня можно любить.
— Давай есть, мой господин! — я схватила пакет и вытащив бумажные коробки с лапшой, протянула одну Хану, и застыла.
— Повтори? — прошептал он, не шевелясь и смотря только в мои глаза.
— Что именно? Милый? Или мой господин?
— Лика… Не издевайся! — охрипший шепот заставил моё тело тут же отозваться на этот звук, и я вдохнула поглубже, положив коробку прямо ему на ноги.
— Ешь, мой господин! Нам пора ложиться спать! У меня с утра много работы, а тебе ещё… — открыла коробку и распаковала палочки, — …смыться вовремя надо. А то меня обвинят в развращении молодых господ чобалей. Какая я коварная женщина. Запудрила мозги молодому уважаемому господину.
— Я бы выразился по-другому, но боюсь показаться вообще сраным извращенцем, — продолжил Хан и с силой разорвал обёртку палочек.
— Не стесняйтесь, мой господин, — ухмыльнулась и схватила палочками ароматное нечто, которое выглядело очень аппетитно, и пахло так же, но не успела и до рта "донести", как мне уже захотелось другого блюда.
— Я бы сказал, что не охомутала, а привязала член только к одной особе. И прямо сейчас эта особа явно нарывается на то, чтобы устроить разврат в чужом доме.
Я сглотнула и, взяв себя в руки, ответила: