Плохо быть мной

Океан явно дремал, никто и не думал отзываться ни на один из выкриков. Бог знает, зачем они приходили в эту контору. Может быть, для развлечения. Не так много развлечений у бездомных. Что касается меня, я железно решил, что наймусь на первое же, куда меня сунут, предприятие. Это опять был мой первый день в стране — рабочий. Вдохновение накатило, как только я вошел внутрь здания, я готов был свернуть горы. Я тянул руку на каждое предложение. Все восторги нахлынули снова и разом: что четыре дня назад прилетел; что Америка; что получил работу; что черные братья. Ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться, излить чувства ближнему. Ближайший был старый негр с лицом, конечно, человеческим, но больше похожим на изваяния с острова Пасхи. Я положил ему руку на плечо, как мудрец, не жадничающий открыть миру то, что знает, и сказал:

— Это ведь и есть жизнь!

— Что? — Он здорово удивился.

— Вот так сидеть. Дожидаться в очереди, когда тебя вызовут, и потом идти на самую похабную работу. И чтобы после этой работы тебе некуда было возвращаться.

Он уставился на меня.

— И что в этом хорошего?

— Просто жизнь у нас такая собачья, — я поощрительно ему подмигнул, не избежав, должен признаться, небольшой дозы высокомерия. — Тяжело нам приходится…

— Нам? Кому это «нам»? — он весь как-то насторожился. Даже сходство со сторожевым псом мелькнуло.

— Понимаете? Что черные живут по низшему разряду — само по себе протест. И непримиримость.

Он резко откинулся на спинку кресла, словно обжегся или, наоборот, попал под ледяную струю. Думал, он меня ударит. Я решил, что то, что я сказал, оскорбило его жгучей, чем если бы обозвал грязным ниггером. Я срочно попытался загладить ситуацию. — Вы потому обиделись, что я сказал «мы», говорю про черных, а сам белый? — Я нагнулся к нему и улыбнулся преувеличенно дружелюбно.

Его передернуло, он посмотрел на меня с отвращением, как на грудничка, срыгнувшего ему на рубашку. Молниеносно переглянулся с остальными, будто дал им невидимый сигнал, и все, как по команде, уставились на меня с подозрением и опаской — заразный больной! Все черные — но и тот итальянец тоже. Все прекрасно знали, что он расист, и это было нормально: где негры, там расисты. А я был расист, который притворялся, будто любит черных. И лез с этим к ним. Некоторые смотрели с агрессией — то, что я сказал старику, было прекрасным поводом для драки.

Какое-то время я был в легком замешательстве. Сидел и неуверенно похлопывал себя по коленке. Я мог им сказать, что в Англии не различал, кто из моих знакомых черный, кто белый. Тем более из незнакомых. Что три дня назад негр, нахлебавшийся сибирского сучка, лез ко мне в друзья. Я мог, но уже не имел права.

А потом я принялся думать о звонках, которые сюда поступали, и о том, что каждый раз, когда кто-то звонит, на том конце провода меня ждет работа. И я, в общем-то, не очень расстроился из-за дури, которую прекраснодушно сболтнул моему ближнему.

Телефон трезвонил все чаще и чаще с каждой минутой. Под конец уху было не продохнуть. Заказы сыпались один за одним. А все дремали. Ждали, наверное, по-настоящему стоящего предложения. Мне это казалось довольно странным, все предложения были одинаковыми — одинаково дерьмовыми. Один я на всякий звонок бегал наниматься в образцовые работники к Добряку и Супер Марио. Форменный ударник труда.

— Я поеду, — киваю на телефон, по которому только что звонили.

— Куда это ты поедешь?

— Откуда звонили.

— У нас, — говорят, — за последние три минуты пятнадцать запросов было, какой именно?

— Какой самый хороший.

Они засмеялись. Их сильно позабавило слово «хороший».

Супер Марио говорит:

— Поедешь в Йонкерс, — и начал писать адрес.

Потом посмотрел на меня и на бумагу.

— Я тебя раньше не видел, это что, твой первый раз?

— Да, — с вызовом отвечаю.

— Нельзя тебе ехать в Йонкерс.

Но меня ни с того ни с сего понесло. Я принялся их упрашивать. Сам не знал, что выдавал мой рот.

— У меня такое в первый раз в жизни, чтобы рядом с такими людьми, как эти. С местными. С черными, с испанцами. Всю жизнь мечтал, чтобы Нью-Йорк и чтобы сразу так. Понимаете, какая это в определенном смысле удача? Начать, как самый что ни на есть местный.

Этот Супер Марио очень внимательно меня слушал. Как будто то, что я говорил, имело прямое отношение к его профессиональной деятельности. Не думаю, что моя мысль произвела на него впечатление. Даже, что он в нее вник, не думаю. Но что-то он из моего болботания вынес. Что-то совершенно свое.

— В Нью-Джерси поедешь, — сказал он.

Разорвал бумажку и принялся писать новый адрес.

Мне стало обидно, что я не в Йонкерс, сам не знаю почему.

— В Нью-Джерси, — говорю, — я уже был. У меня там друзья.

Супер Марио строчит, будто я ничего и не сказал.

— Вот эта мысль и будет тебя греть, что друзья рядом.

— Я этих друзей в любую минуту могу увидеть. Вскочил на автобус и поехал. А в Йонкерс…

Тот вдруг поднял голову и говорит: