Плохо быть мной

Тот, о ком шла речь, был покрыт татуировками. Борода длинная, почти как у русского православного священника. Только в глазах ярость, существовавшая помимо него, без причины. Из-за бороды я испытал к нему уважение, похожее на то, что в детстве к батюшкам. Джеки слушал его без особого энтузиазма. Это был спектакль, оба взяли на себя роли добровольно — учителя и ученика.

— Наркотики не несут в себе ничего, кроме зла, — произнес бородатый высокопарно и поднял палец вверх. — В этой жизни ничего не бывает бесплатно. Господь не прощает, когда ты получаешь что-нибудь просто так. Это не что иное, как смертный грех — кайфовать от жизни, не заслужив награду.

Джеки согласно кивнул.

— В точку, брат, — произнес он. — Жаль только, что я все равно предпочитаю брать такой грех на душу. Кайфую от всего, начиная с афганского гашиша до клея местного производства.

— У меня сейчас новые способы запасаться адреналином, вместо наркотиков, — сказал парень. — Он вдруг вынул из-за пояса пистолет. — Русская рулетка, бейби! — крикнул он. — Здоровый и дешевый способ словить кайф. От него прет так же, как от качественной химии.

Он вложил внутрь патрон и крутанул барабан.

— Теперешняя жизнь — это лишь промежуточный период между двумя настоящими жизнями. Теми, что до и после. Там кроется истина! Давай, Микки, — начал увещевать он себя, — ты же не боишься покинуть этот ничтожный мир ради вечной правды и разума! Покажи этим недоумкам, на что ты способен! Ты можешь это сделать! Давай, Микки, давай! — Последнее он выкрикнул срывающимся, почти визгливым голосом. Потом вложил пистолет в рот и спустил курок. Мы услышали щелчок. Выстрела не было.

Вся сцена показалась мне отвратной. Вид парня с дулом во рту вызвал у меня ассоциации с фрагментами из порнографического фильма. Парень, плотно обложивший губы бантиком вокруг дула с выражением, с каким порноактриса выкидывает один из своих похабных трюков. Сцена давно прошла, а перед глазами все еще стояла гнусная картинка. «Как глупо, что я что-то от этого ожидал, — сказал я себе. — Просто банальная истерика».

Придя в себя, чувак начал всех унижать.

— Никто из вас не может выйти на мой уровень, сосунки! — приговаривал он. С расширенными зрачками, он еще явно не отошел от встряски.

Вокруг него образовался круг, все разглядывали его, как диковинку, и почтительно слушали, все заведомо соглашались, что он теперь должен их унижать.

— Воистину сосунки! — продолжал он. — Ширинку на штанах не могут найти, не то что совершить мужской поступок.

Я встал на ноги.

— Дайте мне, — сказал я. — Ее больше нет со мной, мне теперь плевать. Дайте.

В самом деле, для меня в этот момент от жизни осталась только форма. Жизнь теперь состояла из одних жестов. Фигуры в комнате стали не то чтобы прозрачными, но как бы сотканными из тумана.

Я выхватил пистолет из рук парня и попытался вложить патрон. Мне хотелось доказать, что жизни, которую жили все, из-за этого автоматически делаясь моими врагами, не существует. Я почти уже верил в это, когда только еще взялся за пистолет. Увидев, что я вытворяю, Стиви нервно вздрогнул.

— Миш, брось! Ты мне нужен живым для Нью-Йорка. Надо добраться в нормальном виде. Какой смысл мне везти труп?

Я попробовал крутануть барабан, но у меня не получилось даже закрыть его. Я беспомощно огляделся.

— Может, кто поможет? — спросил я. — Ее больше нет, так что мне теперь без разницы.

Гангстер злобно посмотрел на меня.

— Слушай, хрена ли этот ублюдок меня оскорбляет? Кто-нибудь знает этого парня? Кто он такой? Он явился сюда, чтобы оскорблять самого Микки?

«Она сказала мне, что я ее выдумал, — сказал я себе. — И что нашу любовь я тоже выдумал». Я приставил пистолет к виску.

— Она говорит, что я выдумал жизнь, которую живу, — произнес я и спустил курок. Клац! — услышал я сухой звук хлопающего пустого затвора.

Я положил пистолет в карман и пошел из вагончика. Я уже выходил, а звук все преследовал меня. Он не чудился мне громким, а только большим. Как будто занимал собой всю комнату. Я все слышал его, пока спускался по ступенькам.

Гангстер в это время орал мне вслед:

— Стой! Отдай пушку, гад! Выходит, вот как? Думаешь, можешь запросто заваливаться сюда и оскорблять меня, сволочь? Отдай пистолет, паскуда!

Я шел быстро. Прошел пять кварталов, все это время ощущая на виске неприятное прикосновение пистолетного дула и слыша сухой щелчок. Мысли, как ворох сухих листьев, заметенных ветром в переулки, беспорядочно мельтешили в моей голове. Ни за одну из них невозможно было зацепиться. Моя походка мало чем отличалась от спотыканий инвалида, у которого украли костыли. Меня подмывало лечь прямо на асфальт и поползти.