Плохо быть мной

Впервые за время нашего знакомства Стиви выглядел потухшим.

* * *

Я брел на встречу со Стиви мимо нагретых, как утюги, зданий. Зданий, раскаленных настолько, что можно было запросто обжечься. Я сел на скамейку на автобусной остановке, где мы договорились встретиться. За моей спиной гнал свои волны океан. Но в нем не было влажности, в нем нельзя было освежиться. От него исходила та же сухость, что от асфальтового шоссе передо мной. Над водой неслышно летали чайки — мрачные, наполовину зажаренные.

У остановки встал автобус. Через затемненные стекла были видны пассажиры, прилипшие к сиденьям, как мухи к клейкой бумаге. Как мухи, ожидали они конца, делая вялые движения, заведомо зная, что приговорены. Только один потрепанный негр уперся лбом в окно, словно ища прохлады у тонированного стекла, несогласный с жарой. С презрением глядел он на раскаленную рекламу за окном. На рай, изготовленный человеком; на ад.

— Миша! — окликнул меня Стиви из раздолбаной тачки.

Я сел. Он указал на здоровый мобильник у лобового стекла.

— Видишь, Папа Блэк одолжил машину и мобильный телефон. Теперь у нас все как у людей. Только машина угнанная. Вот он и сплавил ее мне. Ты хоть представляешь, к кому мы едем? — перебил он себя. — Он вломился в заброшенное здание. Оно пустое, но он поселился на верхнем этаже. В подвале пытает должников. Говорят, и трупы там же закапывает. Серьезные люди платили серьезные деньги, чтобы зарыть там труп, который ищет полиция. Вот в какие гости мы рулим!

— Он правда хочет обратить сестру Папы Блэка в мусульманство? Он араб или кто? Откуда родом?

— Где больше всего героина, оттуда он и родом, — сказал Стиви.

— Наверное, в Афганистане.

— Значит, наш клиент из этой дружелюбной страны. Он мусульманин, потому что обязывает положение. У меня знакомый из Ирака. Ревностный мусульманин, у ревностных торговля идет бойчее. — Стиви переключил тональность и занудил. — Сейчас бы могли пилить в Нью-Йорк. А тащимся искать свою смерть перед самым отъездом. Может, все бросим и мотанем в Нью-Йорк сию секунду? — Он оживился. — Машина есть. Давай до первого съезда — и по хайвэю!

— А как же Эстер?

— А что? Прихватим наших половинок! Ты Эстер, я Бетси. Хотя лучше без них. Зачем нам девки? Открыть тебе правду, Миша? Любая женщина — это змея. Без исключения.

— Премся к самому мазафакинг мазафакеру из всех мазафакинг мазафакеров, — варьировал Стиви тему. — Он татуировку на лбу сделал какому-то сутенеру за то, что сестра Папы Блэка отравила клиента. Вот кого мы сейчас спешим выручать, Миша! Девку, которая сама, считай, убийца.

— Видел я эту татуировку. «Ненавижу ниггеров».

Стиви посмотрел на меня с уважением.

Мы подъехали к месту. Дом, около которого припарковались, был самая настоящая развалина. Ни одной обитаемой квартиры. В одном окне на третьем этаже, несмотря на день, горел свет. Мы поднялись. Мрачные узкие коридоры, обшарпанные стены, лестницы без перил. Мы вошли в квартиру. Большую, в несколько комнат. Все, кроме одной, были совершенно пустыми, голыми. В этой — две подушки на полу. На одной из них сидел, стало быть, Алим.

В нем ощущались выносливость и физическая сила. Бородка и черные брови делали его облик даже не благородным, а чуть ли не одухотворенным. Меня поразило спокойствие его лица — я бы сказал, чистота.

— Что нового на горизонте, Алим? — обреченно спросил Стиви. Обреченно, удрученно.

Алим закрыл глаза и поднял ладони кверху. Огладил ими лицо, словно втирая в себя внутреннюю отрешенность.

— Погано, примерно так обстоят дела, — ответил он. — Проститутки работают как при коммунизме. Все равно, что бесплатно. Сутенеры даже не при коммунизме, а просто как обленившиеся твари.

— Ты приказал одному из них сделать татуировку на лбу. Я не ошибаюсь? — Я спросил без вызова, без подначки. Мне было интересно, что он ответит.

Алим пронзил меня взглядом.

— Кто тебе сказал? — скрежетнул его голос. Он повернулся к Стиви. — Что за фигню гонит твой приятель? Зачем он пришел? Напрягать меня? Кто он?

— Мудрый русский парень, — откликнулся Стиви без всякого энтузиазма. — С душой у него все о’кей. Со всем остальным, правда, не ахти.

— Найти бы девку, из-за которой пришлось сделать татуировку, — сказал Алим. — На меня наехать могут из-за этой суки. Найду — убью!

— Она, похоже, его не убивала, — снова высунулся я.

Алим опять хищно уставился на меня.

— Ты куда лезешь? Ты знаешь эту тварь? Если знаешь — говори. Если нет — держи рот на замке. Откуда нарисовался твой дружок, Стиви? Что он себе позволяет? — И вдруг совершенно неожиданно запустил: — Подожди, вот скоро провернем грандиозную штуку. Взорвем всю Калифорнию вместе с кинозвездами из Беверли Хиллз. Прикончим и не таких, как этот, — он мотнул в мою сторону головой. — Ты что думаешь: Лос-Анджелес — единственный город, который можно запалить? — Он сказал это мне одному.

— Радикальные перемены в обществе? — Я не мог удержаться от болтовни, прущей из меня помимо моей воли.