Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

Пока я ехал, по обочинам мелькали заброшенные городки и крохотные площадки для кемпинга, подчистую скупленные ультраортодоксальными иудеями. Здесь было очень тихо и мирно, возможно потому, что ни у кого не было денег, но вот парадокс: для того чтобы выжить, почти не требовалось работать. В отдалении длинными рядами тянулись пустые скорлупки ферм. Возле каждой второй стояла восемнадцатиколесная фура с подъемным краном, рядом — штабеля пиломатериалов.

Я остановился на заправке в нескольких километрах от нашего дома. Ветхий мотель окружали давно сломанные и насквозь проржавевшие автомобили. Всё вместе напоминало выставку, посвященную концептуализму шестидесятых. Корпуса машин обвивали сорняки. Да уж, теперь их точно никто не угонит…

— Хола, подожди здесь. Я сейчас вернусь.

«А куда я денусь? — казалось, ответила она. — Ты же меня запираешь».

Хола всю дорогу вела себя идеально: почти не скулила, пока мы пересекали длинный мост Джорджа Вашингтона, проспала большую часть Нью-Джерси, а потом упоенно рассматривала проносящиеся мимо поля и редкие ресторанчики на обочинах трассы В-17.

В магазине на парковке меня встретил знакомый продавец — кривоногий пакистанец Прахад. Он работал тут все годы, что я приезжал в горы на летние каникулы.

— Давно не виделись, — сказал он, пробивая мне сельтерскую воду и пакет с мармеладом.

— Да уж.

— Ваша жена здесь. Давно приехала.

— Как у нее дела?

Он взглянул на меня с любопытством. Наверное, мужьям не полагается задавать такие вопросы продавцу в магазине.

— Хорошо, — наконец ответил он. — Выглядит счастливой.

Не это мне хотелось услышать.

— Хола, — позвал я, пока мы ехали по петляющей дороге мимо киосков с мороженым и жареными цыплятами. — А что, если мамочка не хочет нас видеть?

«Она хочет меня видеть, — убежденно ответила Хола. — Меня все любят».

— Я бы на это не рассчитывал, милая.

«Как ты думаешь, мамочка готовит крабовые котлетки?»

Дом на скалах стоит на огромном валуне. Этот валун принес оползень, который случился здесь еще в ледниковом периоде. Вокруг растут чахлые деревца, вытянувшиеся на огромную высоту в надежде ухватить хоть капельку света. Во время урагана одно дерево раскололось и упало, украсив наш задний двор высокохудожественным бревном, на котором пышно цвела плесень.

Пока мы с Холой поднимались к дому, я заметил голубую Toyota, припаркованную у передней двери.

Земля на холме вокруг дома и маленького сарайчика была густо усеяна палой листвой, будто дворник сдался перед ее натиском и убрал грабли подальше. Я заглушил мотор и, не выходя из машины, осмотрел коттедж: все те же белые стены, ярко-красная дверь, новая кровельная крыша, которая пока еще ни разу не протекала, — и дым из трубы, свидетельствующий, что хозяйка дома.

— Мы ошиблись, — сказал я Холе. — Надо было сначала позвонить.

«Но мы уже здесь, — заметила она. — Это наш дом. Пора пообедать».

— Глория рассердится.

«Наверное, мамочка готовит что-то вкусное. Она потрясающий повар. Цыпленка?..»

Я вышел из машины и выпустил Холу. Пока я отстегивал поводок, красная дверь открылась, и на пороге появилась Глория.

30 Мэри Берч

— Привет, — сказала она без видимого раздражения. — Я вас не ждала.

Я взглянул на нее. Она оказалась еще лучше, чем в моих мыслях: заметно отдохнувшая, спокойная, стройная, но не исхудавшая, как несколько недель назад в городе. На ней были спортивные штаны и голубая, застегнутая до самого верха ветровка. Резинка стягивала волосы на затылке в тугой хвост. Сжимая в руках шляпу для верховой езды, она выглядела настороженной, но отнюдь не сердитой.

Что ж, отступать некуда.

— Давай, Хола, — сказал я, — покажем Глории, что мы теперь умеем. Сидеть.

Я почти видел, по какой траектории движутся мысли нашей собаки: сейчас ей больше всего хотелось броситься к мамочке с мокрыми поцелуями. Наказание за нерешительность последовало незамедлительно — Гррри рывок поводка.

Хола села, глядя на меня снизу вверх.

— Хорошая девочка.

Я отдал команду «Ждать», сделав горизонтальное движение ладонью перед ее носом, подошел к Глории и только тогда сказал:

— Привет.

Она ответила на рукопожатие, ни на секунду не отводя глаз от Холы.

— И тебе привет. Как поживаешь?

— Посмотри на это.

Как можно спокойнее я вернулся к Холе и произнес волшебное слово:

— Хорошо.

Она вскочила на ноги и яростно замотала головой: взгляд на Глорию — взгляд на меня — снова на Глорию. Нужно было завладеть ее вниманием.

— Гулять, — скомандовал я, немного согнул левый локоть и зашагал вперед.

Хола потрусила за мной, приглядываясь, не собираюсь ли я ее чем-нибудь угостить.

— Никаких лакомств, — прошептал я. — Гулять.

Мы повернули направо, сделали поворот кругом, затем налево… и наконец остановились.

Я хранил молчание.

Хола села — реакция, которой всегда добиваются дрессировщики: когда хозяин останавливается, собака должна сесть, не дожидаясь команды.

— Лежать, — приказал я, опуская руку перед ее мордой, и Хола послушно улеглась на землю. — Ждать.

Я отвернулся и прошел десять ярдов, не оглядываясь. Двадцать ярдов… Я знал, что Глория думает о том же, о чем и я: испытание подходит к концу.