Старик поставил коптилку на ореховую крышку старинного ларя, стоявшую возле кровати, потом подошел к печке. Открыл дверцу, помешал кочергой жар и подкинул толстое полено. Ветер немного утих, и отец подумал, что снег теперь пойдет гуще. К утру, должно быть, все крыльцо заметет, а вот матери уже нет, и некому теперь очистить ступеньки и посыпать их золой. Да, ее уже нет, и некому будет сходить в сарай за дровами и за водой к колодцу. Ее уж нет, и она никогда больше не будет ничем заниматься. Ни стряпней, ни покупками, ничем. Конечно, пока мать не похоронят, найдется кому все это делать, но, как только она навечно покинет дом, в нем воцарится страшная пустота. Весь день была такая сутолока, что у отца совсем не было времени об этом подумать. И вот теперь, когда он остался один в их спальне, эти мысли нахлынули на него. О какой бы стороне своей жизни отец ни думал, всюду он видел зияющую пустоту. С уходом матери жизнь станет невыносимой. И как быстро она ушла! Взяла да и ушла, еще такая сильная, такая работящая. Ведь последнее ее слово тоже было о работе. Работа занимала столько места в их общей жизни, и, в сущности, вполне естественно, что мать умерла именно так. Только случилось это слишком рано. По ее годам она бы должна была проводить его в могилу. Если бы она его пережила, ей бы не так трудно, как ему, было приспособиться к одинокому существованию.
Она оставила его одного, а он даже не знает, есть ли у них деньги. Ведь она вела весь дом. У них были ценные бумаги, сберегательная книжка. В ящике буфета, в столовой, должны были лежать деньги, которые они выручили от продажи фруктов, и те, что она заработала в детском саду. Похороны, конечно, дорого обойдутся.
Отец медленно разделся. Когда он лег в постель, его ноги сразу заледенели от холодной сырости простынь. Да, это тоже была ее забота: она приносила грелку в постель и три-четыре раза передвигала ее с места на место, пока он не ляжет. А в этот вечер никто не позаботился согреть постель, и, хотя печка топилась, отец долго не мог согреться.
Обычно он гасил коптилку, перед тем как лечь спать. Но в этот вечер он долго не решался ее погасить. Пристально глядел на потолок, где плясали отблески колеблющегося огонька.
И все твердил себе, что жена умерла.
Она оставила его совсем одного, и от забот голова у него шла кругом. Для нее теперь уже все хлопоты окончены. Пока она еще в своем доме, но уже внизу, в холодной столовой, куда в обычные дни входили только затем, чтобы достать что-нибудь из буфета.
Теперь оттуда вынесли стол и мать положили посреди комнаты, на кровати Жюльена. Ее окостеневшее тело уже сковал смертный холод.
Отец повернулся на бок и поджал ноги. Ему неприятно было лежать вытянувшись, как будто он покойник. Он чувствовал, что его одолевает усталость, подкрадывается сон. Он приподнялся на локте, задул коптилку и опять лег на бок.
Он думал о жене, думал он также и об этом старом высохшем мертвеце, которого Жюльен принес сюда в тот вечер и который до сих пор лежит в сарае на чердаке.
Лицо у матери было еще человеческим лицом, но, в сущности, она уже мало чем отличалась от этого мертвеца.
Она лежала внизу, в столовой, и отец подумал, что и его, верно, положат там же в тот или иной день, когда он кончит тянуть свою лямку.
60
Когда на следующее утро отец сошел вниз, в кухне была только Мишлина. Она подогрела кофе и молоко.
— Поль ушел, — сказала она. — Сами понимаете, дела. Надо проверить, как идет погрузка машин. Два шофера выезжают в рейс сегодня утром, а один должен был вернуться из Бреса вчера вечером.
— Понятно. Знаю, жизнь не остановится от того, что моя бедная жена скончалась.
Солнце уже, должно быть, взошло, но ставни были еще прикрыты, и горела керосиновая лампа.
— Сейчас открою ставни, — сказал отец.
— Снег шел всю ночь. И сейчас идет.
Отец раскрыл ставни. В саду было белым-бело. Испанские артишоки походили на кое-как слепленные снежные бабы. Ветер замел снегом стебли и листья и те мешки, которые не сумел сорвать. Теперь ветер стих. Небо нависло совсем низко, и редкие хлопья, кружась, падали на землю. Такой легкий снег бывает только при сильном морозе.
— Я сейчас тоже пойду, мне надо привести себя в порядок и переодеться, — сказала Мишлина. — И пришлю сюда нашего рассыльного, пусть он подметет крыльцо и расчистит центральную дорожку, а то, когда начнут приходить люди, в кухне будет просто потоп.
Она говорила быстро, и в голосе ее слышалось раздражение.
— Я вам причиняю столько хлопот, — сказал отец.
Его слова, казалось, удивили невестку. Она замялась, потом ответила:
— Те, кто уходит из жизни, обретают покой. А все хлопоты достаются живым.
Отец сел за стол, и Мишлина подала ему кофе с молоком. Он накрошил хлеба в чашку, потом, заметив, что невестка надевает пальто, сказал:
— Надо заплатить доктору. Вчера у меня голова шла кругом, и я не подумал об этом.