Плод воображения

42. Параход: Заготовка травы

След мертвеца обрывался возле черного обелиска. Слишком громкое название, но эта штуковина, что стояла над старой безымянной могилой в дальнем углу кладбища, действительно напоминала своими размерами, непроницаемой чернотой и трудноуловимой чужеродностью черный обелиск из фильма, который свалил Парахода с ног еще тогда, когда он был относительно молодым. Собственно, так подействовало на него не всё творение Стэнли Кубрика — например, ему не очень понравилось начало с обезьянами и вся эта трахомудия со свихнувшимся компьютером, — однако от концовки у него побежали мурашки по спине — и неизменно бегали при втором, третьем, десятом просмотре.

Прикоснуться к непостижимому редко удавалось даже ему, хотя волею судьбы для него почему-то оставалась открытой маленькая черная дверь, за которой хранились многие человеческие и нечеловеческие тайны. Возможно, к маленькой черной двери он просто привык и уже не воспринимал свои вхождения туда как что-то сверхъестественное. Но вот в фильме была хорошо передана эта запредельность — вне времени, вне пространства, вне измышлений. Человек во дворце, сомнительное существование, черный обелиск в ногах умирающего, ускользающий смысл…

Сейчас Параход испытывал нечто подобное. Только теперь он сам стоял (если верить Нестору) перед большой черной дверью, и это не было окончанием сеанса в кинотеатре, а бывший монах дышал ему в затылок странной смесью запахов молока и гари.

— Оп-па! — кастратом пропел Нестор, до этого момента честно хранивший молчание. — Кажется, мы нашли его, брат.

В данном случае против «мы» возразить было нечего. Независимо от того, какое отношение имели к поискам входа провода, тянувшиеся к башке Нестора из его же сумки, польза от него была неоспоримая. Пару раз, когда Параход терял след, он указывал пальцем верное направление. Непосредственно перед этим глаза у него делались пустыми, стеклянными, тело вздрагивало, точно пронзенное судорогой, а рука поднималась медленно, словно ею двигала гидравлика со списанного экскаватора. Параход мог бы поклясться, что тут и не пахло сверхвосприятием, зато сильно пованивало старыми ритуалами, веревками, протянутыми для невидящих, и странной игрушкой, вокруг которой в изредка обнажавшихся мыслях Нестора вертелись два слова на букву «А»: «Ариадна» и «Аненербе».

Параход обошел вокруг обелиска. На гладкой черной поверхности, удивительно чистой и лоснящейся, словно омытой дождем, не было никаких надписей. Не за этим он отправился на прогулку, но, признаться, результат превзошел ожидания. Ему и в самом деле стало любопытно, что же они нашли. А если заодно прояснится ситуация с пропавшим мертвецом, тем лучше.

Нестор смотрел на обелиск таким взглядом, будто уже прозревал что-то в толще спрессованного мрака и это «что-то» вполне оправдывало его невнятные надежды. Параход решил на время уступить инициативу, руководствуясь правилом: если не знаешь, что делать, шагай на месте. Он так и поступил — тем более что, кроме обелиска, поблизости имелся объект, представлявший интерес лично для него. В каких-нибудь десяти метрах, под кладбищенской стеной, росла рощица конопли высотой в человеческий рост. Туда он и направился для изучения сырьевой базы, оставив Нестора гипнотизировать камень — или из чего там эта штука была сделана…

Обрывая листья и соцветия (просто так, чтобы занять руки… ну, небольшая пробная партия), он почти всё время держал экс-монаха в поле зрения. Довольно долго тот стоял неподвижно, проявляя удивительную сосредоточенность. А потом исчез.

Параход этому не удивился — редко кто из людей подолгу выносил его присутствие. Даже добровольные клиенты чаще всего уходили по-английски. Он их понимал; его близость была куда хуже самого извращенного интима. Другое дело, что Нестор умудрился исчезнуть абсолютно бесшумно и слишком уж стремительно.

Но Параход никуда не спешил. Набив карманы сырьем для будущих косяков, он вернулся к обелиску и встал на пятачок примятой Нестором травы. Вот незадача — след бывшего монаха тоже обрывался, словно срезанный ножом. Что и говорить, он находился в странном месте. Параход не знал, как это выразить словами, но ощущал, что пространство здесь было другим, измененным. А значит, если верить старику Эйнштейну, другим было и время.