Плод воображения

Вся одежда была размера на три больше той, что носил Каплин. Это же касалось и сапог. Стаскивать с трупа обувь почему-то казалось ему особенно отвратительным, а кроме того, он знал: в походе нет ничего хуже, чем натертые ноги. Он решил ограничиться плащом, договорившись с собой, что это можно считать компромиссом между мародерством и выживанием.

Тут главное было не смотреть на себя со стороны, а то от абсурдности происходящего опустились бы руки. Он вспомнил, в какие ситуации вгонял своих персонажей, от души этим забавляясь, и подумал, что ему еще повезло… с автором.

Наконец он натянул на себя холодный, точно сам мертвец, плащ собаковода. Как и ожидалось, полы волочились по земле, а одежда легла на плечи тяжелым грузом. Каплин засомневался, далеко ли уйдет в этом. Зато, если застегнется, сойдет за собаковода — шагов с двадцати по крайней мере. Особенно с поднятым капюшоном.

Вопрос, что будет дальше с мертвецом, явно относился к разряду лишних. Каплин почему-то сомневался, что после его ухода ведьма примется рыть могилу под убитым молнией деревом, похожим на скорбящего ангела (картинка выглядела весьма художественно). Значит, лежать собаководу под снегом до весны — хотя вообразить весну в этом месте мог только очень большой оптимист. Для такого оптимизма Каплин был неподходяще одет, не говоря уже обо всем прочем. Он склонялся к тому, чтобы побыстрее проститься с мертвецом, однако это было еще не всё.

Ведьма непринужденно перешагнула через лежащий навзничь труп и ощупью прошлась по карманам сюртука. Вытащила коробку размером с небольшую книгу, внутри которой что-то глухо тарахтело. Каплину это напомнило дорожные шахматы из времен его детства, однако вряд ли ведьму заботило, как и чем он будет развлекаться на досуге.

— Держи, — сказала она, протягивая ему коробку.

— Что это?

— Оджас его стаи. Которая теперь может стать твоей.

— Какой еще стаи?

— Собачьей. Сейчас он отключен, собачки разбежались, но вскоре начнут искать нового хозяина. Первое, что делает собаковод, это собирает стаю, используя Оджас.

Каплин беззвучно застонал.

— Эй, а раньше ты не могла сказать?

— Это что-нибудь изменило бы?

«Сука», — произнес он, но опять-таки не вслух, и взял коробку. Ведьма кивнула, улыбаясь, как будто услышала о себе кое-что лестное.

Покрутив коробку в руках, Каплин понял, что штуковина с секретом и открыть ее будет не просто. Ему показалось, что внутри коробки находятся чьи-то косточки или зубы, но выяснять сейчас, так ли это, ему не хотелось.

— Ну вот, — она оглядела его с ног до головы, словно заботливая мамаша, провожающая ребенка в школу, — теперь ты одет, как собаковод, у тебя Оджас стаи, и ты знаешь, что иначе отсюда не выбраться. Попробуй, и кошмар закончится… для нас обоих.

— Как тебя зовут? — спросил Каплин неожиданно для себя самого.

— А тебе зачем?

— Хочу знать, кого благодарить за предоставленный шанс… когда буду подыхать.

— Благодарить не надо. Но если придется молиться всерьез, обращайся к Металлике.

— Ого. Металлика у нас за Господа Бога?

— Не совсем. Просто на картах у Господа Бога этих мест нет. А на моих есть.

— Это утешает.

— Вот и отлично. Готов?

— К чему?

— «К темноте, которая есть причина безумия в каждом из нас».

Она явно кого-то процитировала, и на это он не нашел что ответить. Ведьма, скромно намекнувшая, что ее следует называть Металликой, нагнулась и взялась за бронзовое кольцо, присыпанное песком и опилками, а потому раньше Каплиным не замеченное. Как выяснилось, под деревянной крышкой был вход в подземелье. Очень старая на вид, но неплохо сохранившаяся кирпичная лестница уводила в кромешную темноту. Проход под сводчатым потолком выглядел достаточно широким для одного человека, и в нем, наверное, могли бы разминуться двое, однако Каплина немедленно охватила старая знакомая клаустрофобия.

От ведьмы это не ускользнуло. В ее прищуренных глазах была насмешка и что-то еще, чего он даже не пытался понять, потому что как раз в эту минуту пытался справиться с приступом паники и, если бы знал, где хранится его драгоценный Оджас, непременно бы им воспользовался. Но так и не нашел внутри себя ничего, с чем можно было сунуться в подземелье и при этом выглядеть более или менее пристойно.

— Далеко идти? — спросил он, оттягивая неизбежное.

— Это зависит от тебя. Могу сказать одно: чем дольше идешь, тем меньше шансов попасть туда, куда тебе нужно. К темноте, знаешь ли, привыкаешь…

Пару секунд он прикидывал, что лучше — разбить ее красивые губки и потом стыдиться своего неджентльменского поступка или сдержаться и потом сильно об этом жалеть. Но намерение ударить оказалось скоротечным и быстро прошло. В желудке свинцовой змеей свернулся страх, и вот этого, он знал, ему не переварить. Спросить про фонарь — зачем? Чтобы услышать какую-нибудь херню вроде: «Фонарь не осветит твою внутреннюю темноту»? Нет, с него хватит.

Он сунул в карман плаща коробку, внутри которой тарахтел Оджас еще не пойманных собак, и, не попрощавшись, стал спускаться в подземелье, что для него было равносильно медленному погружению в чан с серной кислотой.