Плод молочая

Я подошел и, облокотившись на потертую стойку, по которой, проведи пальцем и подцепишь пару миллионов микробов от скарлатины до проказы, заговорщически улыбнулся и получил в ответ не менее заговорщическую улыбку вчерашней старшеклассницы, у которой прямые приподнятые плечи и ровная спинка кажутся вам вершиной одухотворенности и женственности в силу вашего возраста, ибо вы уже перешагнули тот этап, когда вам по душе добротные матроны с крашеными губами и трехмесячной завивкой перегорелых волос, концы которых посечены современной химией.

— Девушка, — поинтересовался я, — мне кажется, мы с вами уже где-то встречались. Не правда ли?

— Правда, — отвечает она, и крохотные ушки ее краснеют, а ручка, которая до этого трогалась твердыми белыми зубками, кладется на стол, и она еще раз улыбается, и плечики под свитерком мягко и беззащитно вздрагивают.

— А вдруг это судьба?! А? Нет, правда?! — несу я околесицу и наблюдаю, как недоумение в ее глазах сменяется легким испугом. — Хотите, прочитаю у вас всего Спинозу и Бэкона?

В этот момент в ней есть что-то от горной козочки — любопытство и осмотрительность разом. И от того, что превалирует в тот или иной момент, по лицу ее пробегает то смущение, то несмелый интерес.

— Да ну вас... — опомнилась она.

— Дайте мне сразу три последних тома, — настаиваю я, — и, ей богу...

— И вы прочтете?

— Клянусь чем угодно... Нет, если нет Спинозы... Ну давайте что ли "Крокодил".

Ну вот она повеселела, и глазки блестят, и смущение где-то там в глубине, готовое всколыхнуться при первой же неудачной фразе.

— Вы философ? — вдруг спрашивает она без всяких шуточек, придя к такому странному заключению после моей глубокомысленной тирады. Что, должно быть, означало: "Разумеется, я вам верю насчет Спинозы и прочего... но все взрослые такие странные, когда говорят не то, что думают, а то, что думают, не говорят..."

Подбородок ее, еще по-девичьи остренький, как клювик желторотого птенца, с безупречной формой перехода в шейку, куда, должно быть, упирался не только мой взгляд, целится мне прямо в грудь.

— Отчасти, — отвечаю я где-то даже напыщенно.

Клювик совершает поворот справа налево, и я подвергаюсь разглядыванию из-под наведенных ресничек.

— Скорее... вы художник!

Вот те на!

— Почему?

— Вы тогда из магазина несли книжку. Здесь у нас такие никто не читает.

— "Саламина"? — удивляюсь я и замечаю, что из-под ее ладошки выглядывает знакомая голубая обложка.

— Я тоже купила, — сообщила она.

— И вам нравится?

— Угу...

Я поражен в самое подвздошье.

— Удивительно! Остается только позавидовать...

Конечно, она провинциалка. Конечно, когда пристают с такими вопросами, невольно покраснеешь. Конечно, она не знает, что носят девочки в портовых городах. Но свитер связан ею самой и довольно искусно, и ноготки подкрашены умело, и, слава богу, нет стандартных ужимок типа: "фи, как скучно", "что вы говорите?!" или "я сегодня свободна...", а все остальное — лишь ожидание любви и чуда. Сразу видно, что это ее первая работа, и ребята, наверное, околачиваются здесь по вечерам, а потом провожают галантно домой, и когда она идет, то ловко ставит ножку в туфельке, а отведенная в сторону ладонь навевает что-то от тоненькой балерины. И эта, еще школьная, прическа, конечно же, через год-другой изменится, стоит ей выйти замуж за какого-нибудь местного шалопая. И то робкое, что есть в душе от "Саламины", пропадет само собой, потому что муж научит другой жизни, потому что в таких городках, прежде всего, уважают рубль, потому что комбинат дымит круглосуточно и никому нет до этого никакого дела, потому что все давно поставлено с ног на голову, и не только в этом городе, потому что у всех нас такая жизнь — за небольшим исключением. Разумеется, муж будет пить. Не так много, чтобы этот факт обсуждался завсегдатаями лавочек перед подъездом дома, но не так мало, чтобы не вызвать у тебя, Уклейка, пренебрежение к мужской породе. Ты даже не будешь подозревать, что тебе просто не повезло.

Спасайся, Уклейка!

Но, может быть, я ошибаюсь?

— Знаешь что, — сказал я, — что у тебя здесь интересного?

Она сунула в ротик карандаш, обвела взглядом комнату, металлические полки с книгами и табличками, на которых было начертано: "Книга — источник знаний" и еще какие-то азбучные истины, и ответила:

— Ничего... — и пожала плечами. — Вроде ничего... разве что... — Но, вглядевшись повнимательнее в мое лицо, фыркнула: — Да ну вас. Опять вы за свое...

— Послушай, я серьезно... Вот что там, за дверью с синими шторами?