Бежать было невозможно. За тихим ветром, сопровождаемым временными порывами, последовало совершенное безветрие, и весла пирата доставляли ему очевидное преимущество в ходе. Нельзя было и помышлять о своей защите. Что могли сделать две негодные пушки «
Поэтому рассудительный капитан лег в дрейф и в ожидании развязки приказал своему экипажу преклонить колена и вознести мольбы к
И, экипаж, следуя примеру своего капитана, прочел Pater.
Но
Два Ave.
Слышен был уже шум его весел, ударявших мерно по волнам. Пять Credo.
— Vale me Dios! — раздался голос Кернока, голос грозный и ужасный, поразивший слух испанцев.
— Ого! — говорил пират, — он ложится в дрейф, мерзавец спускает флаг, он наш. Зели, спустись к нему, готовь шлюпку и баркас, я еду сам туда.
И Кернок, засунув пистолеты за пояс и вооружась широким ножом, одним прыжком очутился в шлюпке.
— Если это одна хитрость, если купец только пошевельнется, — кричал он лейтенанту, — то прибавь весел и стань на шпринг в ближайшем расстоянии.
...Спустя десять минут Кернок спрыгнул на палубу «
Но он так расхохотался, что добрый клинок выпал у него изо рта. Причиной этого смеха было представившееся ему положение испанского капитана и его экипажа: они стояли на коленях перед грубым изображением Святого Пабло и били неутомимо себя в грудь. Сверх того, капитан целовал эту святыню с особым жаром, повторяя: —
Увы, Сан-Пабло не молился!
— Перестань обезьянничать, старая ворона, — сказал Кернок, насмеявшись досыта, — веди лучше меня к твоему гнезду.
— Сеньор, no entiendo, — отвечал с трепетом несчастный капитан.
— Да точно, — сказал Кернок, — ты не понимаешь по-французски.
И так как Кернок знал европейские языки, настолько, насколько его ремесло требовало, то и продолжал приветливо:
— El dinero, compadre — Деньги, приятель...
Испанец снова забормотал было: по entiendo.
Но Кернок, применив все свое знание и заменив разговор пантомимой, приставил к его носу дуло своего пистолета.
При этом приглашении капитан испустил тяжкий, болезненный, глубокий вздох и дал знак пирату за ним следовать.
Что касается остальных людей, составлявших экипаж «
Вход в камеру, в которой хранились деньги дона Карлоса, находился под рогожкой, покрывавшей пол. Почему Кернок был вынужден проходить каюту, где лежали окровавленные остатки двух супругов. Бедный капитан отвернулся, и закрыл рукой глаза.
— Ага, — сказал Кернок, толкнув труп ногой, — вот как
Отворили камеру, и Кернок едва не упал в обморок при виде сотни бочек, обитых железными обручами, где на каждой было написано: 20 000 пиастров (50 000 франков).
— Возможно ли! — вскричал он, — четыре, пять... может быть, десять миллионов!
И в пылу восторга, он обнимал своего лейтенанта, обнимал испанского капитана, обнимал всех, даже окровавленные трупы Карлоса и Аниты!
Через два часа перевезены были на бриг последние пять бочек серебра — остатки богатств разграбленного купеческого корабля, на котором Кернок оставил десять человек своих матросов, и экипаж которого был скручен и брошен на палубе. Капитана привязали к грот-мачте.
— Дети, — сказал Кернок, — сегодня вечером я даю вам, как говорится, nopces et festin, и затем сюрприз, если будете вести себя скромно.
— Божусь, капитан, мы будем вести себя скромно, скромно, как красные девушки, — отвечал шкипер Зели, стараясь казаться любезным.
ГЛАВА IX
Пирушка
Hic chorus ingens
...Colit orgia.
— Вина, черт возьми! Вина!
Бутылки стучат, склянки разбиваются, брань и песни раздаются со всех сторон.
То слышится шум, произведенный падением охмелевшего пирата на палубу, то дрожащий голос тех, которые держат еще свои стаканы в одной руке, а другой цепляются за стол.
— Вина! Юнга, сюда вина, или я тебя убью.
Здесь борются между собою, нога с ногой, чело с челом. Сжимают друг друга, перегибаются, один скользит, падает; кость трещит, ломается и проклятия заменяют смех.
Там лежат окровавленные, с разбитым черепом, у ног своих веселых товарищей, оглашающих воздух исступленной вакхической песней.
Тут, в последней степени скотства и опьянелости, забавляются, раздробляя руку между двух ядер матросу, мертвецки пьяному.
И много еще других игр.
Стоны, крики неистовства и безумной радости смешиваются, соединяются.