Пляж

Со мной случилось то же самое, что тогда, в самолете, — отключилась память. Самуй казался далеким сном; Бангкок был не больше чем знакомым словом. Помню, как на третий или четвертый день я подумал, что скоро могут появиться Зеф и Сэмми. Как обитатели лагеря отреагируют на их появление? И тогда же я поймал себя на мысли, что не помню лиц Зефа и Сэмми. Дня через два я и вовсе забыл о том, что они, возможно, появятся.

Есть такая поговорка — ночью все кошки серые. Для меня в этих словах теперь заключен большой смысл. Если что-то кажется странным, можно поставить это под сомнение. Но если внешний мир далеко, сравнить не с чем, и ничто уже не удивляет.

Почему я вообще должен о чем-то думать? Ассимиляция для меня — естественнейшая на свете вещь. Я только и делаю, что привыкаю ко всему заново с тех пор, как начал путешествовать. Есть еще одна поговорка: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Среди десяти заповедей путешественника это первая по счету заповедь. Ведь вы не входите в индуистский храм и не спрашиваете: «Почему здесь поклоняются корове?» Оглядитесь по сторонам, присмотритесь как следует, приспособьтесь, примиритесь.

Ассимиляция и рис. Это были вещи, которые нужно было просто принять, — новые стороны новой жизни.

Не важно, почему мне было так легко привыкнуть к пляжной жизни. На самом деле, вопрос в том, почему пляжная жизнь так легко подчинила меня себе?

Первые две-три недели у меня не выходила из головы одна песня. Вообще-то, это была не песня — всего лишь две строчки из песни. Я даже не знаю ее названия. Подозреваю, что она называется «Уличная жизнь», потому что слова, которые я помню, следующие: «Уличная жизнь — это единственная жизнь, известная мне, уличная жизнь, та-та-та та-та-та та-та-та». Вместо слов «уличная жизнь» я подставлял «пляжная жизнь», снова и снова повторяя эти слова.

Кити возмущался. Он говорил:

— Ричард, прекрати петь эту чертову песню.

Я пожимал плечами и отвечал:

— Кити, я не могу выкинуть ее из головы.

Потом я делал над собой усилие, чтобы некоторое время не напевать ее, но часа через два снова машинально начинал петь. И понимал это лишь тогда, когда Кити хлопал себя рукой по лбу и шипел:

— Я же просил тебя не петь эту проклятую песню! Боже правый, Ричард!

Я снова пожимал плечами. В конце концов Кити тоже запел ее, и когда я обратил его внимание на это, он только ответил:

— А-а.

И целый день не давал мне играть в «Нинтендо».

Спокойной ночи, John-boy

Я быстро привыкал к новому режиму.

Я просыпался около семи — семи тридцати и бежал вместе с Кити и Этьеном на пляж. Франсуаза обычно с нами не плавала, поскольку для нее было утомительно каждый день очищать свои длинные волосы от соли, но иногда она присоединялась к нам. Потом мы возвращались в лагерь и шли в душевую хижину.

Завтрак был в восемь. Каждое утро наши повара готовили целую гору риса, и вы были вольны выбирать, с чем будете его есть. Большинство ело один лишь рис, а некоторые варили себе вдобавок рыбу или овощи. У меня по этому поводу не возникало проблем. Первые три дня мы добавляли в рис для аромата «Маги-Нудл», а когда пакетики закончились, мы присоединились к большинству.

После завтрака все расходились. По утрам мы должны были работать, и у каждого имелись свои обязанности. К девяти в лагере уже никого не оставалось.

Было четыре основных вида занятий: рыбная ловля, работа в огороде, приготовление еды и плотницкие работы.

Этьен, Франсуаза и я занимались рыбной ловлей. До нашего появления в лагере уже трудились две бригады рыболовов, а мы сформировали третью. Точнее, эту третью составляли Грегорио и мы втроем; еще была группа из Моше и двух югославок, а также другая — из нескольких шведов. Рыболовы очень серьезно относились к своим обязанностям и каждый день выплывали в открытое море через проем в скалах. И иногда возвращались с рыбинами в полчеловека, чем вызывали бурю восторга у остальных в лагере.

С работой мне повезло. Если бы Этьен с Франсуазой не вызвались в первый же день ловить рыбу, мы, новички, не познакомились бы с Грегорио, и мне в конце концов пришлось бы работать на огороде. Там работал Кити, и он все время жаловался. Его место работы находилось в получасе ходьбы от лагеря, у водопада. Главным огородником был Жан, сын фермера из юго-западной Франции. Он произносил свое имя так, будто прочищал горло, и управлял огородом железной рукой. Проблема заключалась в том, что выбранное однажды занятие было очень трудно сменить. На этот счет не существовало никаких правил, но здесь работали группами, поэтому если ты менял работу, то приходилось покидать одну группу и врастать в другую.

Если бы я не стал рыбаком, то попробовал бы заняться плотничеством. Кухня меня совсем не привлекала. Помимо ежедневного адского труда по приготовлению обеда на тридцать человек, троим поварам пришлось насквозь провонять запахом рыбных потрохов. У шеф-повара по прозвищу «Грязнуля» хранился в палатке запас собственного мыла. Похоже, что бедняга тратил по куску мыла в неделю, но это не помогало.