Пляска в степи

Морена улыбалась воеводе и вела за собой вдоль берега реки Смородины, к Калинову мосту. Где-то над ними кружил и каркал ее черный ворон. Вдалеке выл ее волк. На ее поясе воевода заметил маленький, под женскую руку серп — подрезать нити жизни, которые пряла Макошь. Черные распущенные волосы окутывали богиню подобно савану. Бесконечно красивая и бесконечно пугающая. Ему, старому вояке, стало не по себе! Никогда и ничего не боялся воевода Крут: ни боли, ни ранений, ни смерти. А тут вот — и взглянуть на Мару-Морену толком не сдюжил.

Шли они вдоль берега реки Смородины во владения богини: в темную-темную Навь, царство ее лютого мужа. Воздух здесь показался Круту мертвым. Ни запахов, ни ветерка. Ничего не нарушало покоя места, где заканчивался мир живых и начинался мир мертвых.

Морена цепко держала воеводу за запястье: не получалось у него вырваться, уж как он ни старался. Все впустую. Он и пошевелить рукой-то не сумел. Тело было мягким-мягким, словно кисель, словно тесто для каравая.

— Тише, воевода, — Морена обернулась к нему, и на ее бледном лице появилась улыбка. — Уж скоро дойдем.

Текла мимо них огненная раскаленная река. Поднимался над ее берегом пар да разлетались в сторону искры, как из-под кузнечного молота.

«Я знавал когда-то кузнеца», — подумал вдруг воевода. Когда-то очень давно. Он не помнил ни его имени, ни лица. Он не помнил ничего. Ведал лишь, что служил он воеводой, да зовут его Крут.

— Куда ты ведешь меня? — спросил воевода, хотя знал ответ.

— Домой, — с довольной улыбкой отозвалась Морена. — Теперь ты принадлежишь мне.

Несмотря на кипящую реку по левую руку, Круту сделалось зябко. В воздухе повеяло лютой зимней стужей, когда мороз пробирает аж до самых костей, и замерзает пар изо рта, и лютый ветер выдувает из тела всю жизнь.

На другом берегу за Калиновым мостом Крут увидел черную луну. По лезвию серпа Морены пробежала искра от Смородины-реки, ослепив воеводу.

Крут мыслил, что после смерти его встретит Громовержец Перун — покровитель воинов и князей. Ведь он был добрым, умелым витязем. Служил в княжеской дружине — не помнил нынче, как звали того князя…

— Ты умер дурной смертью, воевода. Нечистой, — для Морены его мысли были как на ладони. Она заговорила с ним, даже не обернувшись. — Потому тебя и встречаю я.

В голосе богини ему послышалось недовольство.

Дальнейший путь до Калинова моста они проделали в молчании, и, лишь ступив на него одной ногой, воевода засомневался. Ему вдруг почудилось, что он не должен туда идти. Не должен переходить реку Смородину.

Но Морена держала цепко. Она потянула его за собой, словно он ничего не весил. Словно был легче перышка. Нехотя Крут пошел за ней, потому что не было мочи сопротивляться. Он сделал еще один шаг, когда полы длинного белого платья богини подхватил налетевший ветер. Плотная ткань затрепетала, обвилась вокруг ног Морены, и та впервые споткнулась. Оступилась на Калиновом мосту.

Ветер усиливался, и богине пришлось остановиться, вскинуть к лицу руки. Длинные черные волосы развивались у нее за спиной подобно плащу. Громко каркал круживший над мостом черный ворон богини. Тоскливо выл на противоположном берегу одинокий волк.

Воевода никак не мог взять в толк, что приключилось. Он разумел лишь одно: что-то заставило Морену остановиться и разжать ладонь, отпустить его. Могущественная, неведомая сила.

Он медленно пятился к поручням Калинова моста, не смея отвести от богини взгляда. Он вздрогнул, когда Морена тонко вскрикнула и прижала к груди обе руки. Два небольших шага отделяли Крута от берега, когда богиня обернулась к нему, и он увидел ее черные-черные глаза. Алые губы были прокушены, и по подбородку медленно стекала капля такой же алой крови. А после воевода увидел ожог на ее тонких, хрупких запястьях. Такой, словно кто-то схватил их раскаленными ладонями и долго сжимал, опаляя нежную кожу. Лицо Морены искажала мука, и воевода едва не шагнул к ней, чая утешить. Видя ее терзания, Крут разом позабыл, что мыслил сбежать.

— Нет! — Морена вскинула обожженные руки в оберегающем жесте, ладонями к нему. — Уходи, воевода. Уходи прочь! Ты мне не нужен.

Богиня будто бы толкнула Крута в грудь: он почувствовал удар, пошатнулся и провалился в темную пропасть, в нескончаемый вихрь из образов, мелькавших перед глазами. Он не запомнил ни один из них, сколько ни силился. Он все падал и падал, беззвучно крича, пока не открыл глаза, жадно втягивая воздух.

Воевода Крут увидел лицо знахарки, склонившейся над ним. Уставшее, изнеможенное лицо в тусклом свете лучин. Плясали по нему черные тени — такие же темные, как волосы Морены. Двумя яркими искрами выделялись глаза: льдистые, светлые. На груди женщины привычно поблескивал тяжелый торквес. Воеводе помстилось, что украшение отливает красным, словно сильно накалено. Он моргнул, и видение рассеялось.

Знахарка утерла со лба испарину и тяжело опустилась на лавку напротив. Крут, хоть и видел Зиму Ингваровну лишь пару раз, все же приметил, что у нее в волосах заметно прибавилось седины.