Пляска в степи

— Она мимо шла, — буркнул кто-то из них сквозь зубы.

— А что тогда? — продолжал допытываться воевода.

Звениславка покосилась на князя: скрестив руки на груди, тот молчал и неотрывно, пристально смотрел на своего отрока.

— Говори, Горазд, — велел он наконец. — Да не смей лгать в этот раз.

Мальчишка мотнул головой, и Ярослав Мстиславич свел на переносице брови.

— Тебе приказывает твой князь.

— Нет, господине, — отрок выпрямился и поднял голову, отбросив с лица слипшиеся от пота русые волосы. — Лгать не стану. Но и сказать — не скажу.

— Вот как, — ледяным голосом произнес князь. — Ступай за мной.

Он развернулся и пошел в сторону конюшни, и Горазд послушно зашагал следом. Воевода с сыном и Звениславка смотрели им в спины, пока оба не скрылись внутри. Когда из конюшни послышался свист рассеченного воздуха и звуки ударов, Звениславка вздрогнула и зажмурилась. Втянув голову в плечи, она поспешно ушла со двора, слыша, как позади сердитый воевода бранил Бажена. Мимо конюшни она даже пробежала, старательно отворачивая в сторону лицо.

К полудню о драке двух дурных отроков позабыли все, кроме Звениславки да них самих. У нее хоть и было дел не счесть, но нет-нет да и лезли в голову дурные мысли: что, да почему, да отчего драку затеяли, коли князю не смог признаться. Уж точно не из-за девки какой сцепились. Тут-то нет стыда ответить.

Из-за охватившего ее смятения да дурных, спутанных мыслей Звениславка отговорилась замешивать тесто на караваи. Не получится вкусный хлеб, коли душа тревожится. Заместо она подрядилась таскать из погреба кувшины для вечери. Она как раз шла с одним из них в руках, когда ее остановила Забава. Доброгнева Желановна приставила ее стеречь Рогнеду в горнице.

— Княжна тебя кличет, — сказала ей девка.

Звениславка подула на лоб, чтобы смахнуть выбившуюся из косы прядь, и недоверчиво посмотрела на нее в ответ.

— Меня?

Она удивилась. Прежде Рогнеда нечасто звала ее к себе в горницу.

— Скучно ей там, — Забава нетерпеливо пожала плечами в ответ.

Растерянно кивнув, Звениславка отнесла кувшин и покорно поднялась по всходу в горницу княжны. У дверей и впрямь стояли холопы, знать, правду говорили девки. Забава же неотступно следовала за ней по пятам.

— Шибко уж ты стараешься, — не сдержалась Звениславка. — Здесь княгини нет.

Острая на язык девка дернулась, но смолчала. Любимая али нет, да все же принадлежала Звенислава роду князя Некраса; была княжной, хоть никто ее так в тереме отродясь не величал. Увезут Рогнедку в чужие земли, и неизвестно, что будет…

Княжна Рогнеда встретила их растрепанная и простоволосая, в одной исподней рубахе, и Звениславка закусила изнутри щеку, чтобы ничего не сказать. Она уж и не помнила, когда видела двухродную сестру такой — может, в далеком-далеком детстве.

Окромя, Рогнеда сняла обручья. Они небрежно валялись на самом краю лавки, того и гляди — упадут на дощатый пол. Так не полагалось. Не ты обручья надевала, не тебе и снимать. Разомкнуть их должен муж уже после свадьбы, в первую ночь, когда жена его разует.

Звениславка решила, что ни на лавку, ни на голые запястья Рогнеды она смотреть не будет.

— Ты звала меня, — вместо этого она посмотрела княжне в глаза и поняла, что та проплакала не одну ночь.

Дрогнуло жалостливое девичье сердечко, и Звениславка едва не бросилась к двухродной сестре, раскрыв руки для объятий. Остановил лишь взгляд княжны да Забава, присевшая на лавку у двери.

— Повышиваешь со мной, сестрица? Скучно, нет мочи уже! — звонко ответила Рогнеда, подводя Звениславку к лавке подле окна, где лежала незаконченная вышивка княжны.

Под тяжелой рукой Рогнеды Звениславка опустилась на лавку, и та сама поднесла ей и другую вышивку, и нужные нитки. Она вскинула на княжну изумленный взгляд, когда нащупала в полотне сложенный комок с чем-то острым внутри.

«Молчи, — одними глазами велела ей Рогнеда, нахмурив брови. — Спрячь и молчи».

Под вышивание затянули песню, прося богиню Макошь о милости:

— Уж ты гой еси, Макошь-матушка! Макошь-матушка, всему люду отрадушка! Освяти ты мою долюшку! Убери со стези горюшко, всяку беду да маяту! Нить моя ровным-ровна, а доля счастьем полна! И в поле и в доме!

Звениславка искоса поглядывала на княжну: та не вышивала, как подобало, рубаху жениху. Пускала по ткани красивый узор, да и все. Она закусила губу: коли прознает, выругает княгиня, что попусту на лавке они юбки просиживают, нитки да полотно переводят.

Темные распущенные волосы лезли Рогнеде в глаза и мешались, и она смахивала их. В косы не заплетала. Так поступали, когда случалось великое горе.

Вздохнув, Звениславка тихонько покачала головой. Ох, княжна, княжна. Доведешь мать — мало не покажется. Рука у княгини была тяжелой. Рогнеда про то не ведала, росла под защитой батюшки, который не дозволял жене строжить единственную дочку. Звениславка же знала.

Когда они допели длинную-длинную песню о Макоши да о нитях судьбы, которые прядет богиня, Звениславка подхватилась уходить. Не могла она дольше засиживаться, следовало возвращаться да к вечере поспешать.