Пляска смерти

— Но тебе все это подтвердят!.. Вообрази, чт'o он мог подумать, не увидев меня на своем приеме! Меня терзают угрызения совести, мать моя, угрызения совести, вот что я хочу тебе сказать! Завтра утром, как только он встанет, я пойду к нему, чтобы принести свои извинения. Посмотри-ка на мой фрак, я его специально надел для этого торжественного вечера…

— А что это за башмаки?

Взяв в руки по ботинку, Уасем воскликнул:

— Ты хочешь сказать, туфли?.. Они тоже предназначены для приема! Они мне страшно жмут, но они великолепны!

— Эх-эх-э!.. Ну что ж! Поздравляю.

— Есть с чем — не всякому повезет быть приглашенным в дом господина Шадли!

Он поставил обувь рядом с собой и окинул ее нежным взглядом.

Женщина начала было наставительно ему рассказывать:

— Однажды я шла по улице и увидела, как какой-то тип привязался к другому…

Но едва она успела произнести эти слова, как вдруг появился человек, гневно размахивающий руками.

Потревоженный в своем созерцании ботинок, Уасем пробормотал:

— Кого это… принесло?

— Однажды я шла по улице и увидела, как какой-то тип привязался к другому, — повторила Арфия и, покосившись на подошедшего, спросила: — Что это вы так разошлись?

Человек обиженно ответил:

— Меня навестил друг. Чтобы принять его как следует, я купил две бараньих ноги. Мы пообедали, мой гость ушел, я собрал со стола кости и положил в помойное ведро под своей дверью, чтобы все видели, какой пир я закатил… А этот, — он указал на Уасема пальцем, — этот забрал кости из моего ведра и положил в свое, чтобы люди думали, что он купил баранину!

Уасем изобразил на своем лице крайнее удивление. А человек, бросивший ему обвинение, пошел дальше, что-то бормоча и размахивая руками, а потом исчез во тьме ночи, даже не оглянувшись назад.

Уасем, уже пришедший в себя, внимательно посмотрел на Арфию.

— Одни стоят на земле, другие лежат на ней. Одни дышат легко, другие тяжело. Только мудрецу удается избежать крайностей и ненужных усилий, — заявил он.

— Если бы можно было быть уверенным в том, что твои слова выражают именно то, что у тебя на сердце, тогда не о чем было бы говорить!

— Ты, колдунья, кто ты на самом деле?

— Бедная старая женщина.

— Опять за свое! Скажи, откуда ты пришла? Куда идешь?

— Моя дочь должна родить сегодня ночью. Я иду помочь ей. Поэтому не могу здесь долго оставаться с тобой. Но разве сказано где-то, чтобы один человек прошел мимо другого, не поддержав его ни добрым словом, ни сочувственным взглядом в его одиночестве?

Уасем молча посмотрел на женщину. Потом похлопал ладонью по земле.

— Садись-ка сюда, старуха! Сам Уасем устраивает прием сегодня вечером, а это — большая редкость, с ним это не случается почти никогда! Так что оцени честь, которую тебе оказывают. Так ты говоришь, что идешь помогать родить своей дочери?

Согнув колени и цепляясь обеими руками за палку, Арфия присела на корточки, а потом и совсем опустилась на землю.

— Да, она рожает… Ох, как устали мои ноженьки. Как ни бегай, ни суетись, а жизнь уходит от тебя все дальше и дальше!.. После летнего солнцестояния день убавляется и становится все короче…

— До зимнего солнцестояния! До зимнего, старуха, и ты забыла сказать об этом! А ведь после него день снова возвращается и набирает силу.

— Не делай из себя дурака! Ты прекрасно знаешь, что этого не происходит с человеческим существом!

Отвернувшись от него в сторону, женщина размышляет вслух:

— А ботиночки-то прекрасного фасона у этого типчика! Они мне определенно подойдут!

Уасем, все еще озабоченный капризами времен года, возражает:

— Откуда ты знаешь, старуха, может быть, и происходит!

— Ты ошибаешься!

— Но откуда у тебя такая уверенность?

— Потому что вижу, какими стали мои ноги!

Эрудит захохотал, его просто одолевал приступ веселости:

— Ах-ха-ха! А ты не страдаешь слабоумием!

— Фи! Ты слишком громко смеешься для ученого человека, — заметила Арфия. — Да и вообще для честного человека!

— Хи-хи-хи! Ну сама подумай! От твоих шуточек разве не расхохочешься? Это же не моя вина!.. «И он погасил свою радость, чтобы погрузиться во мрак печали других…» — продекламировал он.

Скрестив руки на своей клюке, коленками упершись в подбородок, женщина возразила:

— Все это твое знание — хочешь я скажу тебе, что это такое?

— Охотно послушаю тебя, — согласился Уасем, благоразумно перестав смеяться.

— Жил человек, который думал, что был пророком…

В этот момент какой-то верзила с повадками ясновидца возник в круге света, отбрасываемом фонарем.

— Один из его друзей, кривой, пришел к нему, чтобы получить ответ на свой вопрос, — продолжала Арфия.

Так же внезапно возник второй тип, у которого один глаз был навыкате и совершенно белый. Он преградил дорогу благовдохновенному.

— Ну так что ж? В чем, собственно, состоит твое пророчество? — проворчал он. — Где твои чудеса?

Тот, у которого в глазах сверкали молнии, заявил:

— Мое чудо — вот оно: ты — кривой, а я вырву сейчас у тебя и другой глаз! Потом я попрошу у господа бога вернуть тебе зрение. И ты убедишься тогда в истине, которую я возвещаю!

— Я верю тебе! — сказал кривой, поклонившись ему, и пустился бежать со всех ног. — Ты — пророк!