Пляска

— Доброе утро, братья, — приветствует он их, и сам удивляется почему.

Сегодня я заметил нечто странное. Может, слишком надышался кислородом, может, поддался предположению Хэрндона, а может, дает себя знать наследственный мазохизм. Но когда я наблюдал за поедателями в загоне, мне впервые показалось, что они ведут себя осмысленно, действуют согласно какому-то ритуалу.

Я ходил за ними три часа. За это время они нашли полдюжины кустов-оксигенаторов. И в каждом случае совершали определенный обряд.

Окружали растение кольцом.

Глядели на солнце.

Глядели на соседей справа и слева.

Только после этого издавали что-то похожее на ржанье.

Снова глядели на солнце.

Приближались к растению и ели.

Что это, как не благодарственная молитва перед едой? А если они духовно настолько развиты, чтобы возносить молитвы, не совершаем ли мы здесь геноцид? Разве шимпанзе молятся? Черт, да мы и не стали бы уничтожать их, как поедателей! Конечно, шимпанзе не трогают урожай на полях, и какое-то сосуществование было бы возможно, а с поедателями аграрии просто не могут жить на одной планете. Однако тут возникает нравственная проблема. Уничтожение поедателей основано на предпосылке, что в умственном отношении они на уровне устрицы или в лучшем случае овцы. Наша совесть чиста — яд действует безболезненно и быстро, поедатели, умирая, разлагаются, избавляя нас от уничтожения множества трупов. Но если они молятся…

Остальным пока ничего не скажу. Нужно побольше данных, четких, объективных. Киносъемка, звукозапись, выкладки. Тогда поглядим. В конце концов нашему роду кое-что известно о геноциде, мы подвергались ему всего несколько веков назад. Вряд ли мне удастся остановить то, что происходит здесь. Но в самом крайнем случае я мог бы выйти из этой операции. Вернуться на Землю и возбудить общественное негодование.

Надеюсь, мне это показалось.

Вовсе не показалось. Они образуют круг; глядят на солнце; ржут и молятся. Кажется, эти большие круглые глаза смотрят на меня обвиняюще. Наше прирученное стадо знает, что происходит здесь: мы спустились со звезд для уничтожения их вида, только они и будут оставлены. Дать отпор или хотя бы выразить недовольство они не могут, но они знают. И ненавидят нас. Черт возьми, мы убили уже два миллиона поедателей, и, образно выражаясь, я весь запятнан кровью, но что я сделаю? Что я могу сделать?

Нужно действовать очень осторожно, иначе меня усыпят и обработают память.

Нельзя показаться маньяком, хитрецом, агитатором.

Я не могу встать и разоблачить! Нужно найти союзников. Первый — Хэрндон. Несомненно, он знает истину; он навел меня на эту мысль в тот день, когда мы рассеивали гранулы. А я решил, что он по своему обыкновению просто злобствует.

Вечером поговорю с ним.

— Я думал о твоем предположении, — говорит Том. — Насчет поедателей. Очевидно, наши психологические исследования были недостаточно глубокими. И если поедатели действительно разумны…

Хэрндон, рослый, густобородый, скуластый брюнет, хлопает глазами.

— Том, кто говорит, что они разумны?

— Ты. Сам же сказал на том берегу Разветвленной реки…

— Это было всего лишь предположение, никак не обоснованное. Чтобы завязать разговор.

— Я думаю, не только. Ты всерьез верил в это.

Хэрндон настораживается.

— Том, не знаю, что ты хочешь затеять, но лучше не затевай. Поверь я хоть на секунду, что мы уничтожаем разумных существ, тут же со всех ног помчался бы на обработку памяти.

— Тогда зачем же спрашивал об этом?

— Просто так.

— Развлекался, вызывая в другом чувство вины? Гад ты, Хэрндон. Это я всерьез.

— Послушай, Том, я не знал, что тебя так заденет необоснованное предположение… — Хэрндон трясет головой. — Поедатели не могут быть разумными существами. Это очевидно. Иначе бы нам не поручили ликвидировать их.

— Наверно, — соглашается Том Две-Ленты.

— Нет, я не знаю, что у Тома на уме, — говорит Эллен. — Но твердо уверена, что ему нужен отдых. После восстановления личности прошло всего полтора года, а у него был тяжелый срыв.

Майклсон разглядывает какой-то документ.

— Он трижды подряд отказывался рассеивать гранулы. Утверждает, что не может отрывать время от своих исследований. Черт, мы в состоянии подменить его, но меня беспокоит мысль, что он чурается этой работы.

— А что за исследования он проводит? — интересуется Николс.

— Только не биологические, — говорит Джулия. — Он все время торчит в загоне, но я не замечала, чтобы он делал какие-то анализы. Просто наблюдает за поедателями.

— И разговаривает с ними, — добавляет Чанг.

— Да, и разговаривает, — подтверждает Джулия.

— Кто узнает, в чем дело?

Все глядят на Эллен.

— Ты ближе всех к нему, — говорит Майклсон. — Можешь повлиять на него?

— Сперва нужно узнать, что с ним творится, — отвечает Эллен. — От него не добьешься ни слова.