Плевенские редуты

— Ох, голубчик, как вы нам надобны! Вот так! — генерал ребром ладони энергично провел по своему горлу, словно перерезая его. Он не выговаривал «р» и «л», поэтому у него получалось: «гоубчик». — Будем знакомы — Скобелев.

Крепко пожав небольшую сильную руку Фаврикодорова и не выпуская ее из своей, оглушил вопросом:

— В Систово на разведку пойдете?

Фаврикодоров ошеломленно молчал.

…Он родился в небольшом македонском городке Мирмекии в состоятельной семье. Получил неплохое образование. До двадцати лет разъезжал с отцом-торговцем по Турции и безукоризненно изучил турецкий язык, нравы, обычаи.

После Крымской войны остался в России, приняв ее подданство. Двадцать два года тихо и мирно прожил в Кишиневе, занимаясь бакалейной торговлей. Здесь женился на милой женщине Ольге, родились у них сыновья Иван да Михаил.

Как только началась эта война, Иван пошел добровольцем. Константин Николаевич тоже решил стать в строй, и никакие мольбы жены не смогли изменить его решение.

«Я должен, Оля», — только и твердил Константин Николаевич, считая, что его вполне могут использовать переводчиком. Быть рекрутом — поздновато, возраст не тот, да и рука…

— Стать шпионом? — с недоумением опросил сейчас Фаврикодоров этого молодого генерала. Лицо у Скобелева гладкое, с суховатой кожей, на ней ни морщинки, губы сочные.

— Пустые слова! — вспылил генерал, поглядев недобро. — Для институток! Быть лазутчиком русской армии стоит не меньшего, чем защищать севастопольские бастионы. И для старого солдата, смею заверить, почетно.

Фаврикодоров вдруг устыдился. Собственно, почему он так шарахнулся? Скорее всего, от неожиданности и, что скрывать, от вдруг возникшего страха. Ведь знал лучше других: турки сдерут кожу с живого, попадись он им в руки. Но, в конце концов, ему ли бояться смерти? Только вопрос: сумеет ли войти в роль? Попробует, раз очень надо! В детстве он с друзьями по улице устраивал дворовый цирк, и, кажется, не плохо. Что же, придется в годы преклонные записаться в лицедеи.

Выпрямившись и словно становясь во фронт, Фаврикодоров сказал:

— Сделаю все, что в моих силах! — будто бросился на бастион, не оглядываясь.

— Другого ответа и не ждал, — с облегчением произнес Скобелев, глаза его под широкими бровями подобрели. — Что такое? — кивнул он на левую руку Фаврикодорова.

— Ранен при Черной речке штуцерной пулей, выше локтя, навылет.

— Ясно, — с удовлетворением в голосе произнес генерал, — это нам не помеха, — и обратился к майору: — Петр Семенович, устрой Константина Николаевича на короткий отдых, заготовь ему пропуск для предъявления нашим аванпостам, выдай денег, а вечером мы поговорим о деталях операции.

— Деньги у меня есть свои, — поспешно и как-то даже испуганно заверил Фаврикодоров.

…Когда часа через два Радов возвратился, то застал Скобелева в превосходном настроении. Он определил это безошибочно, потому что генерал, как обычно в таких случаях, насвистывал пустенький романс, неведомо где услышанный, а глаза его, затененные длинными ресницами, стали синими:

Мадам, я вам сказать обязан:
Я не герой, я не герой,
Притом же я любовью связан
Совсем с другой, совсем с другой.

— Ну-с, определил нашего севастопольца? — весело спросил он Радова по-французски.

— Так точно!

— Сегодня я блондин, — объявил Скобелев и с силой шлепнул кулаком правой руки левую ладонь. Это означало, что у него действительно отменное расположение духа. — Сейчас пообедаем и будем чаировать. — Вообще-то, равнодушный к чаю, Михаил Дмитриевич знал, что Радов обожает сей напиток, и захотел сделать ему приятное.

Майор с готовностью согласился — любил эти трапезы, Михаил Дмитревич был интересным собеседником и большим мастером рассказывать пикантные истории.

— Круковский! — звучным вибрирующим голосом, словно окликал за версту, позвал своего денщика Скобелев.

Маленький, широкий в бедрах солдат вытянулся у двери, помаргивая почти белыми, серебрящимися ресницами. До войны был он поваром и при генерале состоял в этой же роли.

— Щи готовы? — грозно спросил Скобелев.

— Никак нет, звестно, мъясо сыровато, — заикаясь и предчувствуя бурю, ответил денщик.

— Я тебе дам «мъясо сыровато»! Что плечи распустил, стоишь, как мешок! Небось, очи только продрал? Вот залеплю лизуна!

Круковский попятился.

— Развел кагал! — бушевал Скобелев, подступая к солдату и действительно готовый дать ему затрещину. — К какому часу я приказал готовить обед? Перец достал?

Любил, чтобы в желудке «разорвалась бомба», хотя потом страдал от изжоги и желудочных болей.

Слезы обиды выступили у Круковокого на глазах. Ведь он старался, встал чуть свет, добыл говядину, хотя и жестковатую, но лучшую, какую можно здесь достать…

Неспроста другие денщики прозвали его «ночной совой»… И вот за все это генерал только попрекает…

Скобелев при виде жалкого лица Круковокого вдруг остыл. Потрепав покатое плечо солдата, примирительно сказал: