Плеск звездных морей (журн. вариант)

Она перешла на шепот, я не различал слов, хотя весь обратился в слух. Во мне поднималась злость к Ронге. Я представлял себе ее резкое, прекрасное лицо на экране видеофона, ее непримиримые глаза. Мне хотелось выхватить у Андры видеофон, крикнуть: «Перестань ее мучить!»

Вернулась Андра, я обнял ее, глаза у нее были мокрые.

— Что она сказала?

— Требует, чтобы я сейчас же приехала домой.

— И ты… ты поедешь?

— Нет.

Вот какая жена мне досталась. Буду же я тебя беречь, моя храбрая!…

— Не сердись на нее, Улисс. Мама очень хорошая, добрая. Только она устала, потому что отцу никогда не сиделось на месте. Люди ведь разные, один любит движение, другой — покой. Отец вечно таскал ее по всем материкам. А после того случая на Венере мама решила, что хватит с нее кочевой жизни.

— Теперь понятно, почему твоя мама так ко мне относится. Она хочет предотвратить повторение своей судьбы. Я ведь тоже веду не оседлый образ жизни.

— Просто она напугана, — сказала Андра, — Никак не может забыть ту венерианскую историю.

— Венерианскую историю? Но я-то при чем? — И тут у меня мелькнула догадка. — Постой, постой… Ее тревожит, что я сын примаров?

— Да.

— И она боится, что я… Андра, это не так! Клянусь, ничего такого во мне…

— Не надо, Улисс, — быстро сказала она. — Я ничего не боюсь.

* * *

Корпус, в котором разместилось конструкторское бюро Борга, стоял в излучине тихой речушки. Я вошел в просторный круглый холл. Все двери — а их тут было множество — стояли настежь, так как предполагается, что в рабочие часы не бывает праздношатающихся.

Я заглянул в одну из них — и замер. Спиной ко мне сидел человек, над креслом возвышались квадратные плечи и затылок в белокурых завитках — это был, несомненно, Борг. Его мощный череп был обтянут зеленоватым пластиком конструкторского шлема, от которого тянулся к пульту, змеясь по полу, толстый кабель. Руки Борга лежали на подлокотниках, и я подумал, что по сложности это кресло, пожалуй, не уступает пилотскому. Руки, обнаженные по локоть, были грубые, загорелые, в светлых волосках — очень крепкие, уверенные руки. Пальцы то и дело пробегали по кнопкам на консолях подлокотников.

Перед Боргом был развернут во всю стену конструкторский экран. По нему проносились разноцветные линии, они переплетались, выстраивались в группы, исчезали. Вот возникла сложная фигура, сквозь которую проходила жирным красным пунктиром какая-то магистраль. Борг задержал фигуру на экране, всмотрелся… вслед за тем из кресла раздалось глухое ворчание — и экран опустел, все исчезло. И снова побежали линии, причудливо группируясь.

Я смотрел во все глаза. Первый раз я видел главного конструктора за работой, и это зрелище захватило меня своей необыкновенной красотой и напряженностью. Датчики, вмонтированные в шлем, несли мысль конструктора к одной из сложнейших машин мира — преобразователю конструкторского пульта, который мгновенно воспроизводил импульсы на экране — в размерах, углах, направлениях. Но каким же могучим даром концентрированного, точного мышления и вольного воображения нужно обладать, чтобы вот так часами сидеть перед экраном…

— Какого дьявола! — прорычал вдруг Борг.

Я вздрогнул от неожиданности и сделал было шаг в сторону, чтобы бесшумно уйти, но тут он повернулся вместе с креслом. Брови у него были грозно нахмурены, и вообще я как-то не сразу узнал Борга.

— А, это ты, — сказал он. — Я не переношу, когда стоят за спиной.

— Извини, старший. Я не знал…

— В двенадцать, — сказал Борг и повернулся к экрану, разом забыв обо мне.

Я поспешил прочь. Лучше всего было пойти на речку, растянуться на траве среди благостной зеленой тишины, закрыть глаза и слушать, как чирикает какая-нибудь легкомысленная пичуга. В конце концов я отпускник и имею право лежать на траве сколько пожелаю.

Но я не ушел. Я потащился к следующей двери. Над ней нависало белое полукружие лестницы, ведущей на второй этаж. В этой комнате было полутемно, медленно крутилось что-то серебристо-чешуйчатое, то одна, то другая чешуйки ярко высверкивали. Передвигались расплывчатые тени. Вдруг что-то зажужжало, отчетливый и бесстрастный голос произнес:

— Ирг восемьдесят мезо один. — И после короткой паузы: — Круг минус секунда.

Я вгляделся, но никого не увидел. Только крутилось колесо — не колесо, не знаю, как назвать, и ровный голос отсчитывал на языке не знакомой мне математики — должно быть, той самой, которая начиналась за уравнением Платонова. Я подумал, что здесь работает вычислительная машина. Но в следующий момент тот же голос, нисколько не меняя интонации, сказал:

— Чертов Феликс не отвечает, нигде его не найдешь.

Это было уже не очень похоже на машину. Впрочем, кто его знает. Феликс способен даже машину вывести из терпения.

— Плюс, плюс, плюс, плюс, — бубнил голос.