Плеск звездных морей

Феликс не видел меня. Он передвинулся вправо вслед за невообразимо длинным уравнением, которое выписывал. Потом уселся на пол, запустил пальцы в свои заросли. Только теперь я заметил, что в его рыжеватые волосы густо вплелась седина. Даже человек, расслоивший время, подвластен времени.

Уйти, не мешать занятому человеку?

Не уйду.

Из пасти вычислителя поползла плёнка, но Феликс этого не замечал.

Я сказал негромко:

— Машина выдала ответ.

Феликс вздрогнул и вскочил на ноги.

— Улисс?.. А я не слышал, как ты вошёл…

— Раньше ты был более чуток.

Он смотрел все тем же странным своим взглядом — рассеянным и беззащитным. Он был плохо выбрит и одет в мятый-перемятый костюм не по росту, с оттопыренными набитыми карманами и оторванной от куртки застёжкой.

— Что-то в тебе переменилось, — сказал Феликс.

Он вытянул плёнку из вычислителя, посмотрел и бросил на пол — просто выпустил плёнку из рук.

— Не то, что нужно? — спросил я.

— Ещё один вариант тупика. Если бы я знал, как сформулировать… — Он замолчал.

— Та же проблема? Расслоение времени?

— Что? Нет, это другое… Расслоение времени — частный случай асимметрии. Я иду дальше и… прихожу к таким чудовищным парадоксам… — Феликс опустил голову и нервно потёр лоб. — Года два назад мне казалось, что я близок к математическому выражению механизма всеобщего взаимодействия материи. Но это оказалось иллюзией… Возникла такая невероятная картина, противоречащая всем нашим представлениям о мироздании, что… я чувствую, что бессилен… Ладно, оставим это…

Мне стало жаль Феликса, но я не знал, как его утешить. Да и не в утешении было дело.

— Улисс, — сказал он вдруг, тряхнув головой с какой-то отчаянной решимостью. — Я рад, что ты здесь… Все эти годы я вёл с тобой нескончаемый разговор — мысленно, разумеется. И надо наконец…

— Не надо, Феликс, — быстро сказал я. — Все прошло, и не надо больше ни о чём.

— Хорошо. Запоздалые объяснения действительно ни к чему. Но видишь ли, Улисс, я не очень приспособлен к так называемой практической жизни… всегда кому-то приходилось решать за меня. Так было и тогда…

— Знаю. Она сама сделала выбор, и хватит об этом.

— Она сама сделала выбор, — повторил он, — но ты должен был её удержать, Улисс. Ты мог это сделать, потому что…

— Я ни о чём не жалею, Феликс.

— Ты мог удержать Андру, я знаю это максимально точно. По-видимому, природа создала меня анахоретом, я просто не умею жить иначе, и, когда Андра взялась налаживать мой быт… весь этот распорядок в доме… и постоянные гости по вечерам… я чувствовал, что перестаю быть самим собой. Так продолжалось несколько лет, а потом я сделал — впервые в жизни — решительный шаг.

Я слушал его с напряжённым интересом.

— Мы не расстались, Улисс, нет. Но я предложил, чтобы каждый из нас жил собственной жизнью, без этого окаянного распорядка. Андра вернулась к своей лингвистике, опять надолго уехала в Африку, ну, а я… как видишь… — Он развёл руками и улыбнулся улыбкой ребёнка. — И вот, — продолжал он, — все эти годы меня мучит вопрос: для чего же были нужны жертвы… такие тяжкие жертвы?.. Ты должен был её удержать, Улисс.

Я отвернулся, чтобы не видеть его беззащитных глаз.

— Если бы можно было знать все заранее, — проговорил я.

— Да… если бы… Ты сказал, что ни о чём не жалеешь. Это правда, Улисс?

— Я действительно ни о чём не жалею. Я нашёл себя, свою судьбу… Я не жалею даже о том, что пришёл к этому позже, чем следовало бы по логике вещей. Наверно, идеально прямые дороги бывают только у роботов. — Я взял Феликса за плечи и коротко встряхнул. — Все правильно, дорогой мой Феликс.

Он сразу повеселел, вот уж воистину, как ребёнок.

— Улисс, ты не представляешь, как много значит для меня…

— Все, все! Закончим этот разговор. Пойду погляжу в последний раз на корабль.

— На корабль? — Лицо у Феликса стало озабоченным. — Как же я забыл — ведь меня специально привезли для какого-то совещания…

— Оно сейчас начнётся. Пойдём.

Он заколебался. Кинул взгляд на исписанный пол.

— А что мне, собственно, там делать?.. Знаешь, Улисс, лучше я не пойду.

— Ну, как хочешь. Прощай.

— Всего тебе хорошего, Улисс.

Я вышел. В пустом коридоре прислонился к стене и постоял немного. «Ты должен был её удержать…» Ох, не нужно было мне прилетать сюда!

Запах корабля!

Я шёл знакомыми коридорами и вдыхал этот неповторимый запах, который не передашь никакими словами. Я смотрел на стены и вспоминал надписи монтажников, язвительные надписи, скрытые теперь облицовочным пластиком. Вспоминал рифмованные радиообъявления, треск сварки, бодрый гул голосов, тяжкие вздохи пневматических устройств…

Теперь здесь стояла тишина — та особая, хорошо мне знакомая сосредоточенная тишина, которую корабль, готовый к старту, как бы примеривает к глубокой тишине космоса. Еле уловимая вибрация палубы говорила мне о том, что реактор введён в режим.