Пленный лев

– Конечно! Но уж очень сладки и для английской девушки слишком отзываются менестрелем. Скорее все демоны, собравшись вместе, вырвут у него сердце, чем он допустит кого-нибудь прикоснуться ко мне! – повторила она снова.

Слова эти звучали для нее мелодичнее всякого нежного напева лиры влюбленного менестреля.

Таким образом, пляска смерти помогла этой обрученной паре объясниться скорее, чем всевозможные празднества.

Эклермонда почла бы себя счастливой, если бы никто, кроме Алисы Монтегю, не заметил ее внимания к молодому шотландцу; но не тут-то было: ей пришлось вынести на этот счет многочисленные насмешки со стороны всех придворных дам, начиная с графини Жакелины. Все сочли своей обязанностью восстать против молодой девушки, поправшей правила светского приличия. Эклермонда потеряла теперь в их глазах свое обычное достоинство, хотя каждая сознавала в душе, что молодая девушка поступила бы таким же образом со всяким, будь он хоть самый последний из конюхов или же первый из рыцарей.

Глава X. Праздник Пасхи

– Позвольте рабу вашему принести вам свою благодарность!

– Меня нечего благодарить, мессир, я не знала, кто упал.

– Вы жестоки! Не уничтожайте радость, переполнившую мое жаждущее сердце!

– В былые времена сердце лорда Гленуски жаждало более возвышенных целей.

– О, я уже перестал быть прежним неразумным ребенком.

– То неразумие, по-моему, лучше воображаемого разума.

– Соблаговолите выслушать меня, сударыня. Я видел свет и убедился, что в настоящее время монастыри сделались притоном подлецов, не имеющих силы бороться с трудностями жизни, и что честь, слава и все благородные стремления находятся вне монастырских стен. Ах, сударыня! Ваши глаза первые указали мне то счастье, что может дать жизнь человеку!

– Перестаньте, мессир, – сказала Эклермонда. – Я согласна, может, в детстве вы ошибались в своем призвании и теперь изменили ваш образ мыслей, но я стою твердо в своем решении, и если выказывала вам некоторую дружбу, то только потому, что считала вас своим собратом по призванию.

– Но, сударыня, если вам запретят исполнить ваш обет?

– Никто не в силах запретить мне исполнить эту обязанность, – ответила Эклермонда.

– Впрочем, родство ваше могущественно.

– Но жених мой еще могущественнее.

– Ах, скажите мне, скажите только… – вскричал совершенно растерявшийся Малькольм. – Скажите, если когда надумаете выйти замуж, что предпочтете меня всем прежним искателям вашей руки.

– Этого еще мало для вашего самолюбия, мессир де Гленуски, – ответила Эклермонда с полуулыбкой. – Но, – прибавила она серьезно, – я не считаю вас вправе задавать мне подобные вопросы и не скажу ничего, могущего внушить вам какую-либо надежду.

– Вы были добрее ко мне в Англии, – сказал со слезами Малькольм.

– Потому что тогда мы сходились в своих стремлениях, – ответила она.

– О! – вскричал он, воодушевляясь. – Если мы соединимся с вами, стремления наши будут одни и те же! Я лобызать буду каждый ваш шаг. С вами буду я молиться, раздавать милостыню, устраивать церкви, награждать монахинь, и ваши преобразованные детские мечтания будут благословляемы всей страной. Я буду преданным рабом вашим, стану исполнять малейшие ваши желания. Ах, что бы могли мы сделать вместе!

– Нет, это безумная мечта! Исполнения ее не дозволит наша нечистая совесть, – сказала Эклермонда. – Лучше нам перестать распространяться об этом, мессир де Гленуски, – вы знаете, я не властна предпочитать кого-либо и нахожусь под охраной своего обета, и его я, с Божьей помощью, никогда не нарушу. Позвольте мне уйти, мессир.

Ему ничего более не оставалось, как повиноваться, – в ней было столько величия, что всякое прекословие было немыслимо.

Малькольм, погруженный в горе, остался у окна на коленях, в том же положении, как она оставила его, как вдруг чья-то белая рука прикоснулась к его плечу и веселый голос воскликнул:

– Что это вы в таком отчаянии, молодой человек? Видно, наша святоша неблагосклонно отнеслась к вашим пожеланиям? Но на это нечего обращать внимание, – вы в любом случае женитесь на ней, и мы увидим ее среди простых смертных.

Малькольм обернулся и увидел перед собой графиню Жакелину де Гено.

– Вы слишком добры, сударыня, – проговорил он.

– И буду еще добрее! Я не из тех женщин, чтобы мне могла помешать какая-нибудь девчонка; и мы добьемся своего, хотя бы ради потехи! Монсеньор Туренский за вас или будет за вас, если уверится в герцоге Бургундском. Прелаты эти вообще не любят монашествующие ордена, и люксембургская гордость до того вооружается против фантазии Клеретты поступить в число этой нищенствующей братии, что монсеньор приходит в совершенное бешенство, когда она начинает настаивать на том, что помогла вам по чисто христианскому милосердию. Дело это он считает пятном своему роду, и смыть его она обязана своим замужеством с вами – на чем, конечно, он будет настаивать, лишь только получит на то согласие герцога Бургундского. Поверьте мне, – она будет ваша, и мне придется еще держать ее руку во время вашего обручения. Только дайте нам увериться в герцоге Бургундском.