Пленница былой любви

Наконец нас пустили на территорию Отделения, где серьезная, но доброжелательно настроенная иранская армянка Хелен Баласанян спокойно выслушала нашу историю. Высокая, стройная, лет сорока, одетая в европейский костюм с юбкой до колен и с непристойно непокрытой головой, она смотрела на нас сочувствующе.

– Спрячьте нас здесь, предоставьте нам убежище, – умоляла я, – а затем найдите возможность отправить нас домой.

– О чем вы говорите? Вам нельзя здесь оставаться!

– Но мы не можем вернуться в тот дом.

– Вы гражданка Ирана, – мягко сказала Хелен.

– Нет, я гражданка Соединенных Штатов.

– Вы гражданка Ирана, – повторила она, – и вы должны подчиняться местным законам.

Вежливо, но решительно она объяснила, что выйдя замуж за иранца, я в соответствии с законами Ирана стала гражданкой этой страны. Значит, и я, и Махтаб были иранками.

По моему телу пробежал озноб.

– Я не хочу быть иранкой. Я родилась американкой. Я хочу быть гражданкой Соединенных Штатов.

Хелен покачала головой.

– Вы должны вернуться к мужу, – объяснила она мягко.

– Он убьет меня! – крикнула я и, указывая на Махтаб, добавила: – Он убьет нас!

Хелен прочувствовала нашу ситуацию, но была бессильна нам помочь.

– Нас держали в том доме, – говорила я, а слезы градом текли по моим щекам, – нам удалось убежать через парадный вход. Мы не можем вернуться. Я боюсь: что будет с нами?!

– Совершенно не понимаю, почему так поступают американки, – проворчала себе под нос Хелен и сказала, обращаясь ко мне: – Я могу дать вам одежду, могу отправить письма, могу связаться с семьей и сообщить, что вы хорошо себя чувствуете. Это все, что я могу сделать для вас, но не более.

Леденящий кровь факт был реальностью: я и Махтаб полностью были во власти закона этой фанатичной патриархии.

Следующий час пребывания в посольстве прошел для меня в шоке. И все же кое-что нам удалось! Я позвонила в Штаты.

– Я пытаюсь выбраться отсюда! – кричала я маме, находящейся за сотни миль. – Подумай, что можно сделать там, на месте.

– Я уже связалась с Департаментом штата, – сообщила мама срывающимся голосом. – Делаем все, что в наших силах.

Хелен помогла мне написать письмо в Департамент штата. Его должны были переслать через Швейцарию. В нем сообщалось, что меня держат в Иране насильно и что я не хочу, чтобы мой муж снимал наши деньги со счетов в Штатах.

Хелен заполнила анкету, детально расспрашивая меня о Муди. Особенное внимание она уделила вопросу о его гражданстве. Муди не получил американского гражданства, поскольку вмешался в дела иранской революции. Хелен поинтересовалась его зеленой картой – официальным разрешением на проживание и работу в Штатах. Еще сейчас он мог вернуться в США и получить работу, но если будет медлить, то срок разрешения истечет и у него уже не будет права работать по специальности в Америке.

– Я очень боюсь, что он начнет работать здесь, – сказала я. – Если ему позволят здесь заниматься врачебной практикой, то мы окажемся в западне. Если он не сможет найти здесь работу, то, возможно, решится вернуться в Америке.

Сделав все, что было в ее силах, Хелен дала мне совет, но для меня он прозвучал страшным приговором.

– А сейчас вы должны возвращаться, – сказала она спокойно. – Мы будем делать все возможное, чтобы помочь вам. Потерпите.

Она вызвала такси. Когда машина подъехала, Хелен вышла на улицу, чтобы поговорить с шофером. Я назвала адрес недалеко от дома Амми Бозорг. Нам лучше немного пройти пешком, чтобы Муди не заметил, что мы высаживаемся из такси.

Все во мне сжималось, когда мы с Махтаб снова оказались на улицах Тегерана. Нам некуда было больше идти. У нас не было никого, кроме отца и мужа, который принял роль нашего всемогущего тюремного охранника.

Пытаясь собраться с мыслями, я сказала Махтаб:

– Мы не должны рассказывать папе, где мы были. Скажем ему, что мы пошли на прогулку и заблудились. Если будет спрашивать, ничего не говори.

Махтаб кивнула головой. Жизнь вынуждала ее быстро взрослеть. Муди ждал нас.

– Где вы были? – рявкнул он.

– Вышли погулять, – солгала я, – и заблудились.

Муди с минуту анализировал мое объяснение, а потом отбросил его. Он знал, что я хорошо ориентируюсь на улицах. Глаза его горели, в них была явная угроза мусульманского мужчины, на пути которого встала женщина. Одной рукой он схватил меня за плечо, другой – за волосы. Так он тащил меня на глазах всех членов семьи, которые в полном составе сновали по холлу.

– Она не должна выходить из дома! – распорядился он.

А меня предупредил: – Если еще раз выйдешь из дому – убью!

И снова ограниченное пространство спальни, дни, полные небытия, полуобморочное состояние, тошнота и глубокая депрессия. Когда я выходила из комнаты, Амми Бозорг или одна из ее дочерей контролировали каждый мой шаг. Силы покидали меня. Я понимала, что скоро смирюсь с судьбой и навсегда останусь оторванной от своих близких и отчизны.