Пленники

Оник отпил несколько глотков молока, потом маленький кусок хлеба накрошил в стакан.

— Крестьянин? — спросил хозяин.

— Когда-то был им, — на всякий случай уклонился от прямого ответа Оник.

— Говоришь, в Тернополь идете?. Пробираетесь к нашим?

Оник отодвинул недопитый стакан:

— Кто такие «наши?» Сказано: идем в Тернополь и все тут!..

— Ладно. Допивай молоко, допивай!

Трудно было Онику под любопытными взглядами двух незнакомых людей, когда не знаешь, что думают они о тебе, что намерены делать. Сначала круглолицый явно хотел арестовать их. Теперь держится как заботливый друг, подает советы. На чьей стороне этот человек? Оник не мог ничего понять. Во всяком случае, он не до конца доверял человеку, у которого сидел. Жаль, быстро он подоспел: если бы хоть малость задержался, от его словоохотливой жены можно было узнать, кто он такой, кем был раньше, что делает сейчас.

Оник допил стакан и поставил на стол. Оглянулся на дверь.

Хозяин больше ни о чем не допытывался.

— Идем! — поднялся он.

Они вошли в хлев. В одном углу его было сложено сено, в другом привязаны две коровы и теленок.

— Вот, переспишь там, — указал на сено хозяин. — Только не выходи отсюда, пока я не приду… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, большое спасибо! — почти машинально ответил Оник, направляясь в угол.

Он быстро приготовил себе место для сна. Прекрасная постель: мягкая, удобная, полная ароматов полевых трав! Не беда, что примешивался запах навоза. Сколько раз Онику приходилось ночевать в колхозном хлеву, где стоял тот же крепкий, с детства знакомый запах.

Только не было тогда этих мучительных дум — о войне, о лагерях, о повешенных на сельской площади беглецах. Вот тебе и «все, как раньше». Как страшно успела измениться жизнь: приходится умолять какого-то откормленного фашиста, чтобы тот позволил снять с виселицы разлагающиеся трупы. Ужасно!..

Ах, как славно пахнет сухое сено! Хоть бы сразу заснуть… крепко, без сновидений… забыться, забыться!.. Но как уснешь, если каждую минуту может случиться нивесть-что. Что за человек этот Петр? Если он решил спасти их, то зачем было нужно разлучать? В этом хлеву, на сене могло бы улечься человек десять. Нет, тут что-то кроется, это сделано неспроста. Не сбежать ли ночью? Но нельзя оставить товарищей, — это было бы нечестно. Великанов — очень хороший парень: честный, преданный, самоотверженный… правда, плохой дипломат. То же и Гарник. У парня львиное сердце, но никакой выдержки, весь — как на ладони. Их могут схватить, повести на допрос. Если его, Оника, с ними не будет, оба запутаются. Кто знает, может быть, завтра понадобится спасать от петли и себя, и друзей… Отвратительна смерть на виселице. От пули умереть легче. Но немцы любят вешать. Вероятно, хотят всех запугать. Но весь народ не перевешаешь — веревок не хватит!.. Вообще-то, конечно, смерть есть смерть. И, все-таки, петли надо избежать. Глупо было бы в чужой неведомой деревне, по одному лишь подозрению, закачаться пугалом в воздухе…

Куда же, однако, увели Великанова и Гарника? Наверное, тоже спят где-нибудь в хлеву. Не надо было расставаться: ум хорошо, два — лучше, как говорится. Поразмыслили бы вместе над тем, как выйти из этого неопределенного положения, придумали бы что-нибудь сообща.

Эти спутанные мысли не давали Онику уснуть. К тому же где-то вдалеке слышался нарастающий шум, И вдруг стены хлева резко выступили из мрака, как под прожекторами. Прокатился оглушительный грохот, будто рвались бомбы. Это была гроза, — по крыше сарая застучали крупные, тяжелые капли. Запах навоза уступил место влажному озонированному потоку воздуха, проникавшему во все щели.

Хлев снова ярко осветился, и тьма после вспышек молнии показалась Онику еще черней. В короткое мгновение он успел разглядеть коров, лежавших в стойле: одна дремала, другая спокойно жевала жвачку, глядя умными, добрыми глазами на прижавшегося к ней теленка.

Эта мирная картина снова перенесла мысли Оника в далекую Армению. Однажды была такая же гроза, — они сидели на колхозной ферме и пастух рассказывал что-то о змеях.