Пленники зимы

Просто поразительно, сколь многое прошло мимо моего внимания. Или я был сильно занят работой? И ведь устал же по-настоящему, без дураков: едва всплыли, определились по радио с ушедшим сейнером о точке встречи, как отключился. Думал прилечь минут на двадцать, а проспал двенадцать часов без дрёмы, зевоты и сновидений. И Калима, молодец, хороший товарищ. Как ей было любопытно, а не тревожила. Занималась полезным делом: осмотр и предварительная опись матчасти корабля, инвентаризация холодильников камбуза и рыбная ловля.

Результаты последней, как раз, и придают моему рассказу привкус рыбацко-охотничьих баек, которыми потчуют приятели друг друга, по очереди опуская ложки в котелок с душистой ушицей.

– Не сказал бы, что сплошной райский сад, но в целом, как я понял, не намного отличаются от Земли. Деревья, как деревья, и живность, вся о четырёх ногах, с головой, с двумя глазами. Небо, облака, земля с травой… – меня вдруг передёрнуло. – Не то что ад, из которого мы так удачно драпанули.

– Нет, – авторитетно возразила Калима. – Думаю, это всё-таки был рай. Сад в Эдеме, на Востоке. А вот в ад мы с тобой вернулись, дружище. Живём мы здесь.

– Мне всё равно, – очень не хотелось с ней спорить. – Главное – мы дома.

– Точно, – немедленно согласилась она. – Родина!

Калима подалась чуть вперёд и точными движениями перевернула куски рыбы на решётке электрожаровни.

– Бери, – предложила она. – Эти уже готовы.

Что-то мешает воспользоваться предложением. Свербит под теменем и плющит сердце.

– Помянуть бы…

Калима уважительно кивает и достаёт из ниши борта кокпита бутылку украинского конька.

– Пойдёт?

– "Таврия"? Шесть лет? То, что доктор прописал!

Она уверенно разливает коньяк по маленьким гранёным стаканчикам.

– Упокой Господь их души, – говорит Калима.

– Дай им миры лучше нашего, – откликаюсь я.

Выпиваю как воду, но через секунду "догоняет". Греет грудь и отпускает сердце.

Калима ловко перебрасывает приличный кусок рыбы мне на тарелку. Видать здоровая рыбина была: рёбра наружу повылазили и от жара чуть потемнели.

– Ещё одно, Калима, – не тороплюсь я закусывать. – Есть кое-что неприемлемое…

– Отбор и "расовая чистота"? – спрашивает она. – Но ведь ситуация изменилась?

Отбирать не нужно, ввиду отправки во Вселенную каждого, кто рискнёт ступить на порог. А свой расизм обещаю придерживать, щадя твои нежные чувства. Идёт?

Я с минуту смотрю на неё, потом киваю.

– Идёт.

– Кто и как задаёт координаты? – спрашивает Калима, наблюдая как я, обжигая пальцы, снимаю с рыбы хрустящую корку.

– Как я понял, никто. У человека в голове уже заложены координаты места, куда его отправят. А по какому принципу происходит это деление – не знаю… Вкусно!

Что за рыба?

– Акула, – отвечает Калима и перекладывает на свою тарелку кусок по меньше. – Наверное, координаты, как клеймо впечатанные в подсознание, не столько определяют склонность человека к какой-то конкретной планете, сколько принадлежность человека к какой-то группе людей, как думаешь?

Рот у меня уже занят рыбой и слюной. Прерывая заслуженное наслаждение, кое-как прожевав, а непрожёванное затолкав языком за щёки, недовольно отвечаю:

– Откуда я знаю? Никто ничего не пояснял. Просто какое-то время я был Богом. Или чем-то вроде инструмента Бога. Я всё время чувствовал Его руку, и Он мной, как гаечным ключом, ремонтировал свой автопарк. Я даже не уверен, что кто-то со мной общался. Что нам известно об ощущениях отвёртки или молотка, когда они в руках рабочего откручивают шурупы или забивают гвозди? Рабочий ведь думает о своей работе? А может, он думает об обеденном перерыве или о прошедших выходных? Может, его мысли как-то передаются инструменту? Может, инструменты как-то реагируют на них? И если мысли о работе, то шуруп откручивается, а гвоздь входит в дерево. А если мысли о другом, потустороннем, то и отвёртка соскакивает, и молоток мимо гвоздя по пальцу бьёт.

– Ладно, – успокаивает меня Калима. – Ешь. Задача более-менее ясна. Теперь нет необходимости везти эмигрантов к Антарктиде и впрыскивать их под лёд. Нам остаётся только развернуть агитацию к бегству через пирамиды. Тут, конечно, тоже будут проблемы. Доказать, что человек или группа людей отправляется на новое местожительство по адресу "где-то во Вселенной" мы не сможем. Ведь вся эта механика работает в одну сторону, не так ли?

С полным ртом я недовольно смотрю на Калиму и молча киваю.

– Значит, на оставшихся факт исчезновения эмигрантов будет производить впечатление непонятной смерти, а не отправки к звёздам. Думаю, правительства от этого не будут в восторге.

– А что нам до них?

– Да так, – она пожимает плечами. – Ничего особенного. Оцепят солдатами и перекроют доступ ко входам в пирамиды.

Она отломила кусочек рыбы и аккуратно положила себе в рот. Не понимаю, как после месяца консервов и двух недель на манке с берёзовым соком, можно так спокойно относиться к свежатине? Потом я вспомнил, что она на полсуток впереди меня.

Наверное, это уже не первое блюдо. Да и жаровня, когда я поднялся на корпус, тут уже стояла…