Пленники Амальгамы

Комнаты второго этажа, где мы расселены, под самой крышей, стальная кровля всю ночь грохочет под ливнем. Такие же дожди преследовали в Чехии, куда отправились от безысходности, ну, совсем ничего не помогало. Когда негодяй вернулся из-за бугра, я с боем (это была Куликовская битва!) вырвала деньги на лечение в европейских клиниках. «Будем считать это отступными, – сказал негодяй. – Обещай, что просишь в последний раз!» И я пообещала: мол, если приличная сумма, клянусь – больше приставать не стану. Тут же оформляем визы, и для начала – в клинику под Прагой, по совету одной знакомой, что лечилась там от депрессии. Клиника располагалась в живописном пригороде, но только поселились – дожди зарядили такие, что Влтава из берегов вышла. Место славилось замечательным парком, где можно прогуливаться, наслаждаясь изысканным ландшафтным дизайном, да разве выйдешь в такую погоду?! В итоге сижу с Майкой в палате и слежу за тем, чтобы препараты вовремя принимала. Что самое обидное: те же препараты! Я-то думала, за бугром пичкают волшебными таблетками, а они – такие же, только названия слегка изменены! В общем, отсидели под дождем пару месяцев, после чего в Германию подались, благо недалеко. Там погода разгулялась, парк еще лучше, прямо Сан-Суси, но набор лекарств (вот смешно!) тот же! Да еще лечащий врач – поляк! Я попросила немца, поднялся скандал (дескать, неполиткорректно!), но потом пошли навстречу, предоставили строгую немецкую фрау, которая въедливо, когда через переводчика, когда с разговорником в руках, пыталась раскопать нутро дочери. Как и чешских лекарей, ее удивляли черные квадраты, которые Майка рисовала ежедневно. Фрау рекомендовала отказаться от бессмысленного рисования, придумывала хитроумные лекарственные схемы с добавлением витаминов А, В, С (далее по алфавиту), а толку по-прежнему никакого! Осталось одно – Швейцария, где все мировые светила психиатрии практиковали. И что? А ничего, то есть – замкнутый круг! Тогда, помню, сама оказалась на грани. Прекрасная клиника вроде, горная местность, альпийские красоты – а тебя мутит от всего этого, тошнит и отвращает. Неподалеку пропасть была, забором отделенная, так однажды на полном серьезе захотелось перелезть ограждение и – вниз головой…

Дома состояние было не лучше, по возвращении из Европы все время крюк глазами искала. И вдруг – звонок! Я сразу вспомнила странную фамилию – Ковач, и все же была удивлена. Мы никому не нужны, твердила я себе, мы утопающие, сами себя спасающие; а тут руку помощи протягивают! Но Ковач старался разыскать всех, кому когда-то отказал, вроде как искупал вину.

В номере слышно ровное сопение – Майка заснула, и я могу, усевшись у окна, поглазеть на ночное небо. Дождевые тучи развеялись, небосвод чист, и в нем проявляются серебристые точки. Вверху звездный купол, внизу – наше обиталище посреди огромного поля. Это даже не корабль – ковчег, наполненный теми, кто должен спастись. Вот мы отчаливаем от здешнего причала и медленно отплываем в темную даль. Ковчег покачивается на легкой волне, корпус поскрипывает, но пока вроде не тонем. А главное, внутри копошится какая-то жизнь, что-то происходит, и мы (хотелось бы верить) приплывем в конечную точку совсем другими, отличными от тех, кто взошел на борт вначале. Кем был построен библейский ковчег? Ноем?

Наш Ковач – чем-то на него похож, вот и каждой твари по паре собрано, теперь главное – пережить время потопа и пристать к какому-нибудь Арарату…

2. Мекка

Кисть не слушается Байрама, хоть тресни; а главное, он упорно отворачивается от своего двойника. Смуглый накачанный парень выглядит в зеркале бледным сутулым старичком, утирающим пот со лба. А тогда до красок ли и кистей? Бросив кисть, Байрам глухим голос просит нож, чтобы сделать деревянную фигурку. Не рисовал он акварелью, не умеет! А Ковач мягко убеждает: мол, резьба по дереву намного сложнее, мы никуда не продвинемся! Лучше давай так: я беру твою руку, и вместе начинаем изображать глаза. Не овал лица, не всклокоченную черную шевелюру, а именно глаза. Только не отворачивайся, родной, иначе ничего не выйдет!

Во время совместного рисования Байрама внезапно прорывает нервной и страстной речью о женщинах, дескать, им слишком много разрешили! Мулла сказал: женщина не должна драться, это против традиций! Она должна растить детей, готовить еду для мужа и убирать дом. Будь его, Байрама, воля, он бы всех женщин (в первую очередь Лейлу) упрятал под паранджу и заставил жить по правилам шариата! А еще специальным законом запретил бы заниматься ушу!

– Конечно запретим! – поддакивает Ковач, не забывая вести руку. Он знает: это автоматическая речь, не надо вникать, главное – процесс. Даже когда порыв ветра распахивает форточку и внутрь влетает несколько опавших листьев, Ковач не отрывается от дела.