Плен

Иван Архипович, наоборот, с каждым шагом вперед все более и более тревожился и настораживался. Незагромождаемые шумом и суетой трамваев, автомобилей, прохожих, — улицы, мосты, набережная дышали призраками древней Москвы. В этот таинственный предрассветный час силуэты кремлевских церквей, башен, зубцов и вышек выступали с особенной четкостью. Все нанесенное современностью исчезло в неясных сумерках ночи. Москва деловая, советская, шумная и торопливая спала. Москва прежняя, Москва боярская, похороненная в железобетоне, асфальте и камне, вставала из каменного гроба.

И темный хребет Китайгородской стены в этот предрассветный час не казался больше развалиной. И юркий проводник Чугунова не казался простым оборванцем. И сам Иван Архипович запахивал на себе летнее пальтишко с ухватками ремесленника из Немецкой слободы, попавшегося в руки разбойных людей, ютившихся под мостом Москвы-реки.

Иван Архипович все тверже и тверже держал в руке плечо мальчишки. Тот, наконец, не выдержал и остановился.

— Держи меня хоть за хвост, — сказал он, всовывая ему в руки подол пиджака, — а так ведь идти нельзя.

Мальчишка, провожавший их следом, приостановился, держась наготове. Коська весело свистнул ему и, высвободившись из рук Чугунова, пошел вперед с большей легкостью и проворством.

— Сейчас сдам тебе твою девчонку, — проворчал он, — надоела она ребятам.

Иван Архипович скрипел зубами, но молчал.

Они миновали двух милиционеров и Чугунов едва сдержался от желания сдать им маленького бандита. Сойдя с моста, Коська перешел набережную и проворно пробрался в тень китайской стены. Чугунов прохрипел:

— Где же вы ее держите, негодяи!

— Где сами, там и она, — отрезал Коська.

— Если кто-нибудь из вас только тронул ее…

Коська остановился с решительностью:

— Ты меня не стращай, дядя… А то, гляди…

— Что?

— То, что — на твои деньги и часишки и прощай. Нам не по дороге.

Иван Архипович поднял кулаки над головой мальчишки:

— Да я тебе голову сейчас размозжу, негодяй! Слышишь ты?

Коська усмехнулся, открывая голову:

— Мозжи, дядя, мозжи ее скорей!

Чугунов со стоном опустил руки.

— Ну, что ж? Я ведь не бегу! — дразнил Коська, — что ж ты, ну?

— Где моя девочка?

Маленький бродяга пожал плечами и сунул руки в дыры карманов с величайшей независимостью.

— Грозиться не будешь, дядя?

Иван Архипович оглянулся, точно ища защиты. Но набережная, мосты, тротуары были пусты. Одинокая фигура милиционера, освещенная бледно-желтым светом фонаря не привлекла внимания отчаявшегося отца. Силуэты замоскворецких церквей, выступали на голубевшем небе, как крепкая стража древней Руси. Черный Замоскворецкий мост висел над стеклянной поверхностью реки с такой же мрачностью, как его предок при Алексее Михайловиче, когда под этот мост стекались беглые, увечные, нищие, воры и убийцы и сюда же на утро дозоры приводили пойманных языков, которые оговаривали прохожих.

Иван Архипович должен был покорно кивнуть своему врагу:

— Ладно, не буду.

Ему казалось, что, как и триста лет назад, ворота всюду заперты тяжкими коваными засовами, на крестцах улиц поставлены рогатки. Прохода нет. В темноте крадутся лишь тати и убийцы и вот-вот вынырнет из мрака ночной дозор с ручными фонариками, мерцающими грознее тысячесвечсвых огней прожектора.

Коська, между тем, как будто раздумывал. Он поглядывал по сторонам безбоязненно и, пользуясь полным безлюдьем, не торопился продолжать путь с Чугуновым. Его забавляла покорность взрослого человека. Он, усмехнувшись, спросил:

— Ну что ж, идти? Или расквитаемся тут и все?

Мысль о дочери, где-то тут близко, в каких-то трущобах изнывавшей в тоске и ужасе в руках маленьких разбойников и жаждавшей спасения, смирила его.

— Иди, иди! — пробормотал он, — иди. Отдайте только девочку здоровой…

— Какой взяли, такой и отдаем! — нагло ответил Коська и, продолжая прятаться в тени стены, круто свернул с набережной в Китайский проезд.

От бульварчика под стеной повеяло сладким запахом зелени, тишины и влажной свежести. Коська прислушался, потом быстро шмыгнул в угол выступа башни и стал проворно разбирать кирпичи, закрывавшие лазейку.

— Здесь? — прошептал Чугунов в ужасе.

Коська не ответил и всунув голову в дыру, свистнул тихонько. Никто не ответил. Он повторил свист и крикнул:

— Пыляй!

Иван Архипович дрожал от волнения. Он следил за каждым движением мальчишки, все еще не доверяя ему. Даже и в этот утренний час, в неясных сумерках возрождавший к жизни мертвые древности старой Руси, ему казалось невероятным, чтобы все происходящее не было обманом и шуткой. Он держал наготове руки, чтобы поймать за ноги мальчишку, если бы тот вздумал исчезнуть в каменной щели.

Коська точно видел, что творилось за его спиной. Он вынул голову из-под свода и пробормотал раздраженно:

— Дрыхнут что ли оба? Надо лезть туда.

— Погодишь немного! — схватил его Чугунов.

Коська оглянулся и, уже не сдерживая больше гнева, заорал в подвал:

— Пыляй, чертова морда! Слышишь? Давай девчонку сюда!