Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях

Колонна прошла мимо нас. Почему-то сейчас вспоминаю мое первое впечатление от немецкой речи… Мне казалось, что это сплошной лай собак, а это была обычная разговорная речь немцев.

К вечеру у развалин дома появились мальчишки и затеяли игру… Увидели нас и начали кричать: “Дяденьки красноармейцы”. На ребят обратили внимание проезжавшие немцы, и нас под улюлюканье вытащили, бросили в грузовик и привезли в г. Лугу. В этом лагере к сентябрю 1941 года собралось примерно 30 000 пленных, к весне 1942 года их осталось в живых примерно 1500 человек. Я заболел сыпным тифом и только чудом уцелел, благодаря русским врачам. Мои колени были толще, чем ягодицы, я почти ползал, а не ходил…»

…Из воспоминаний А.Н. Деревенца: «Нас вели в минский лагерь. Но это был вовсе никакой не лагерь. Это было огромное вытоптанное людьми поле, на котором, говорят, была картошка, которую уже давно пленные выцарапали из земли и съели. На огромном поле не было ни единого, хоть какого-нибудь строения и не было забора. С одной стороны поле было ограничено рекой с почти стоячей мутной коричневого цвета водой, которую пленные пили. Здесь же на берегу реки было и ничем не отгороженное отхожее место. Не было даже ямы. А с другой стороны стояли машины с пулеметами вместо изгороди. По ночам машины включали фары, освещая поле, на котором вповалку лежали пленные.

Лагерь был большой, свыше ста тысяч пленных. Колонну подвели к лагерю и приказали стать в цепочку по одному. Раздавали еду. У бочек с соленой селедкой стояли с дубинами какие-то двое в гражданской одежде и каждому, кто подходил, давали одну селедку. Если кто-то задерживался, его поторапливали дубиной. Тут же стоял немецкий солдат, наблюдавший за порядком. В какой-то момент у раздачи впереди возникла по какой-то причине суматоха. И тут же раздалось несколько выстрелов. А потом в сторону из очереди оттащили трех убитых. Немцы не любили беспорядка… Поразила какая-то обыденность происшедшего. Убил и навел порядок. Солдат, застреливший троих, закурил сигарету и отошел в сторону. Раздача селедки продолжалась.

А мы еще недавно писали в школе сочинения о душевных муках Раскольникова, убившего зловредную старуху…

После безуспешных попыток прорыва, когда кто-то оставался лежать в поле или болотах Белоруссии, после неутолимого желания хоть что-нибудь раздобыть поесть, селедка казалась каким-то благом. Однако селедка была и на второй, и на третий день, и через неделю, и жажда становилась неутолимой. Внутри все горело. Люди пили из реки коричневую воду, и она булькала в животах, но жажда не утолялась.

Через пару дней я уже не мог видеть селедку и снова голодал. Но потом произошли некоторые изменения в питании пленных. Помимо селедки, стали выдавать горсть неочищенного овса или пачку махорки. Утром лагерь делили на три части. Пленных строили в три очереди: одной выдавали селедку, во второй — овес и в третьей — махорку. Перебежать из одной очереди в другую было невозможно. Немцы — любители строгого порядка — пристрелили нескольких пытавшихся сменить очередь, и порядок не нарушался.

А мне не везло. Я так мечтал попасть в очередь, где раздают овес или в ту, где дают махорку, которую можно было поменять на овес, и ничего не получалось. С утра я переходил из одного поля в другое, чтобы попасть в ту очередь, где дают овес, и все равно попадал именно в ту, где дают сельдь. Так как полученную селедку я уже не мог есть, то у меня их скопилось несколько штук. Я предлагал их все за горсть овса в обмен, но охотников не было. И я чувствовал, как с каждым днем слабею. От воды, которую я пил непрерывно, стали опухать ноги…»

В «Докладной записке министериального советника Дорша рейхлейтеру Розенбергу о лагере военнопленных гор. Минске» говорилось:

«В лагере для военнопленных в Минске, расположенном на территории размером с площадь Вильгельмплац, находится приблизительно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных.

Заключенные, загнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят.

Этот лагерь охраняется командой кадровых солдат численностью около одной роты. Охрана лагеря такой малочисленной командой возможна только при условии применения самой жестокой силы.

Военнопленные, проблема питания которых едва ли разрешима, живут по 6—8 дней без пищи, в состоянии вызванной голодом животной апатии, и у них одно стремление — достать что-либо съедобное.

Гражданские заключенные в возрасте от 15 до 50 лет — жители Минска и его окрестностей. Эти заключенные питаются, если они из Минска, благодаря своим родственникам. Правда, питание получают только те, родственники которых с утра до вечера стоят с продуктами в бесконечных очередях, тянущихся к лагерю. Ночью голодающие гражданские заключенные нападают на получивших передачу, чтобы силой добыть себе кусок хлеба.

По отношению к заключенным единственный возможный язык слабой охраны, сутками несущей бессменную службу, — это огнестрельное оружие, которое она беспощадно применяет.