Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях

И еще: «В сообщениях Совинформбюро в декабре 1941 года как “наиболее отличившиеся” в боях под Москвой армия К.К. Рокоссовского упоминалась четырежды, Д.Д. Лелюшенко — трижды, И.В. Болдина — дважды, Л.А. Говорова — один раз, армия же А.А. Власова, также как и армия Ф.И. Голикова и В.И. Кузнецова, не упоминалась ни разу. И награждены за бои под Москвой они были соответственно: Рокоссовский, Лелюшенко, Болдин и Говоров — орденами Ленина, а Власов, Голиков и Кузнецов — по второму разряду, т.е. орденами Красного Знамени (В. Богомолов «Срам имут и живые, и мертвые, и Россия»)». А это значит, что не нужно было описывать личные подвиги и заслуги каждого. Так Власову просто повезло. В истории Советской армии таких примеров было немало.

А по поводу газет — все еще проще. Власов оказался привлекательным благодаря своему росту, голосу, лицу. Но самое главное, благодаря умению производить впечатление своими простонародными речами. Не обошлось здесь и без теплых слов маршала Тимошенко. Ведь в карьере, как известно, многое зависит от того, как тебя преподнесут.

В конце февраля 42-го главный редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг вместе с писателем Александром Кривицким тоже направился к Власову в 20-ю. Десятилетия спустя он напишет: «За Волоколамском, у Лудиной горы, нашли командный пункт армии. Командовал ею человек, чье имя называешь с отвращением. Может быть, об этой встрече и не стоило бы писать, но нельзя уходить от всего, что тогда было — не только благородное и хорошее, но и плохое, даже мерзкое.

В штабном блиндаже нас встретил мужчина высокого роста, худощавый, в очках с темной оправой на морщинистом лице. Это и был Власов. Посидели с ним два часа. На истрепанной карте с синими и красными пометками овалами и стрелами он показал путь, который прошла армия от знаменитой Красной Поляны, чуть ли не окраины Москвы, откуда немцы могли уже обстреливать из тяжелых пушек центр города. Рывок большой, быстрый совершила армия. Но сейчас наступление приостановлено.

Втроем на крестьянских санях через оголенный, расщепленный и казавшийся мертвым лес поехали в дивизию, оттуда в полк. Здесь идут бои местного значения: то берут какую-то безымянную высотку, то отдают, ночью ее снова будут атаковать. Очевидно, на многое рассчитывать не приходится.

Видели мы Власова в общении с бойцами на “передке” и в тылу, с прибывшим пополнением. Говорил он много, грубовато острил, сыпал прибаутками. При всем том часто оглядывался на нас, проверяя, какое производит впечатление. “Артист!” — подумал я. Ну что же, пришли мы к выводу: каждый ведет себя в соответствии с натурой, грех не самый большой.

Возвратились мы на КП армии вечером. Власов завел нас в свою избу. До позднего вечера мы беседовали с ним, потом, оставив Кривицкого здесь ночевать, ушли в штабной блиндаж. Ночью немцы открыли такой сильный артиллерийский огонь, что хаты ходуном ходили. И вот Власов звонит к себе в избу, будит Кривицкого и спрашивает:

— Вы что делаете?

— Сплю, — отвечает тот.

— Спите! И не беспокойтесь, я сейчас прикажу открыть контрбатарейную стрельбу…

Вот, подумали мы, какое внимание нашему брату-газетчику!..

Вспоминаю, что Власов то и дело употреблял имя Суворова к месту и не к месту. От этого тоже веяло театром, позерством.

Кстати, это заметили не только мы. Но могли ли мы подумать о худшем?»

Через неделю в 20-ю армию поехал писатель Илья Эренбург. Пробыл там двое суток. Встречался с Власовым. Впечатления совпали.

Еще один штрих к портрету Власова — это его письма, которые были изъяты чекистами.

«Поражает поразительная для офицера высокого ранга неграмотность, Власов писал со множеством грамматических и орфографических ошибок», — замечает Леонид Млечин.

ВТОРАЯ УДАРНАЯ И ПЛЕН

Илья Григорьевич Эренбург на фронт выехал 5 марта 1942 года по Волоколамскому шоссе. Сидя в машине, он впервые увидел развалины Истры и Ново-Иерусалимского монастыря. Проехав через Волоколамск, он остановился возле Лудиной горы. Там, в избе, где размещался командный пункт 20-й армии, он впервые встретился с Власовым.

Позднее Эренбург вспоминал: «Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался, и меня в то же время коробило — было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах.

Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди другого я отметил: “Говорит о Суворове, как о человеке, с которым прожил годы…”»

Ровно через два дня, поздним вечером 8 марта 1942 года генерал Власов переступил порог кабинета Сталина. Это была та самая, вторая встреча с вождем. В этот раз его вызвали по случаю назначения на Волховский фронт заместителем командующего. Дела там шли неважно.

А 10 марта Андрей Андреевич вылетел на «Дугласе» из Москвы в Малую Вишеру.