Плен

    В одном из городков нас загнали в большой сарай перед спиртовым заводом. В бункерах завода сварили картошку, в центре площади поставили наполненную ею телегу, на нее взгромоздился немец, поставив ноги на борта, с вилами в руках. Нас стали прогонять мимо телеги, немец черпал вилами, сколько удавалось ими зацепить, и сбрасывал в подставленные полы шинелей. Кому попадал десяток картофелин, кому - две, немцы, не считаясь с этим, прогоняли дальше. Мне повезло, попало шесть или семь крупных картофелин, сваренных так, что они потрескались, из трещин выглядывала аппетитная крупчатая крахмалистая мякоть. Очистив, съел, но показалось, что мало. В этом же сарае, прямо на бетонном полу легли на ночь. Уже к вечеру в темноте привезли солому и забросали ее в открывшиеся ворота сарая.

    Шел конец января или начало февраля, ночи были морозные, хотя днем солнце пригревало, снег таял, образовывая лужи, ноги промокали и замерзали ночью еще больше.

    Настало время, когда я почувствовал, что истекают последние силы и придет вскоре и моя очередь встречи с автоматчиком-велосипедистом. Каждое утро, продрогший и уже не чувствующий ног, я с величайшим трудом поднимался и шел, еле переставляя ноги, как ходули.

    Вступили в густо населенную часть Германии, городки и поселки шли один за другим, да и между ними по дорогам все время шли люди, часто катившие за собой тележки с кладью. Миша, отлично понимавший немецкую речь, сказал, что это - беженцы из разбомбленных немецких городов, лишившиеся крыши над головой и пытающиеся найти временное укрытие у сельских родственников или знакомых. В этих условиях, немцы уже не могли на глазах у своего населения расстреливать отставших, и вслед за колонной тащились несколько нагруженных «доходягами» подвод. Количество людей в колонне уменьшилось в несколько раз. Если из Торна вышли 2-3 тысячи, то теперь оставалось не более 500 человек, включая доходяг в телегах. Сколько погибло и расстреляно в пути, скольким удалось сбежать - неизвестно. Впоследствии, те, кто уцелел в этом марше, назвали его дорогой к смерти.

    Прошли Росток, устье реки Варны было перегорожено понтонным мостом. На дорожных указателях появился Киль. Неподалеку от него на высоком месте, с которого открывался вид на морское побережье, нас остановили на привал. В стороне от дороги стоял над разожженным костром большой котел, типа среднеазиатского казана, наполненный дымящейся жижей. Оказалось -жидкий суп, сваренный из манной крупы. Получив в котелок черпак этого супа, показавшегося мне амброзией, выпил с наслаждением, но чувство голода после этого только обострилось. С наступлением темноты стало видно, как на горизонте полыхают языки пламени, мечутся и перекрещиваются лучи прожекторов, перечеркивают небо трассы зенитной стрельбы. Доносится отдаленный грохот. Это бомбит какой-то крупный город, возможно Киль, авиация союзников.

    И вот, настал день, когда я не смог собрать остатки сил, чтобы подняться на ноги. Подошедшему конвоиру сказал на своем ломаном немецком: «Schiessen Sie mir, aber Ich kahn nicht weiter laufen !» (можете меня расстрелять, но я не могу дальше идти). Меня загрузили в повозку к таким же, как и я, доходягам и дальше несколько дней, счет которым потерян, меня уже везли.

   Потеряв силы, я потерял и возможность добывать «подножный корм», однако в эти дни немцы раздавали нам по куску хлеба, иногда даже с куском маргарина.

    Конец этого пути я провел, находясь в полузабытье, периодами совсем теряя сознание. Последнее, что осталось в памяти от этого этапа пути - погрузка в вагоны, куда нас затаскивали наши же обессиленные пленные, но все еще державшиеся на ногах. Сваливали вповалку на пол вагона живых вперемежку с уже мертвыми.

    Движение вагона и время, которое оно продолжалось сохранились в памяти смутно. Находясь в полубессознательном состоянии, я ощущал себя плывущим в каких то волнах, состоящих из вшей. Они переползали на меня, еще еле живого, с трупов. В конце пути окончательно потерял сознание. 

Еще жив!

    Первый раз пришел в себя на бетонном полу под струями горячей воды. Второй раз, очевидно, после того, как меня чем-то укололи или дали что-то понюхать, прислоненным к стеклу рентгеновского аппарата, к которому меня пытались приставить два санитара, а я всякий раз сползал на пол.

    И окончательно пришел в себя, обнаружив лежащим голым на нижней полке двухэтажной койки на шинели, прикрытым сверху своим тряпьем. Почувствовал даже некоторое блаженство от того, что меня не жрали вши.

    Прежде всего, стал осматривать и ощупывать себя. Обнаружил, что не могу двигаться. Кости спины болели от жесткого ложа, но повернуться или подоткнуть под себя шинель нет сил. К ногам как будто привязаны пудовые гири, поднять которые нет возможности. Руки, также отягощенные неимоверной тяжестью, движутся с огромным напряжением сил.