Плавучий театр

Прожив с Гайлордом всего несколько дней в Фивах, Магнолия убедилась в том, что это место совершенно не для него. Первую зиму после их свадьбы они кочевали по разным городам, заезжали на несколько дней в Мемфис, были в Сент-Луисе и даже в Чикаго. Краткое пребывание в Чикаго привело Магнолию в ужас, хотя она и не признавалась в этом. В то время как в ушах у нее стоял звон от оглушительного шума, царящего на Стейт-стрит, она думала о том, что этот грохочущий город не что иное, как своего рода Миссисипи на суше. Булыжная мостовая представлялась ей руслом. Высокие мрачные здания — берегами. Мужчины, женщины, лошади, экипажи, телеги, двигавшиеся по улицам и все время прокладывавшие путь через всевозможные препятствия, груды камней, кирпича и дерева, из которых созидались новые кварталы, часто совершенно менявшие облик данной части города, громады домов-гигантов, возникновение прекрасного бульвара на месте, где еще недавно было грязное болото, — все это напоминало Магнолии родную реку. Да, это та же река, принявшая иные формы, но сохранившая свою стремительность, свою пенистость, свою чудовищность. Как бы хорошо ни изучил человек ее русло и течение, в любую минуту он мог случайно попасть в водоворот и погибнуть в нем, как погиб впоследствии капитан Энди.

— Ты привыкнешь! — говорил Равенель.

У него был слегка покровительственный тон человека, которому не только случалось иметь дело с этим страшным зверем, но который даже обуздал его.

— Не бойся. Это обыкновенный уличный шум.

— Я вовсе не боюсь. Просто я не привыкла именно к такому шуму.

В эту зиму она поняла, что значит быть женой игрока. То густо, то пусто. Сегодня черепаховый суп и еще пять блюд в Пальмерсхаузе. Завтра яичница с ветчиной в какой-нибудь скромной харчевне. Вставали они поздно. Ложились с рассветом. Друзей у Равенеля, по-видимому, было много. Но Магнолию он познакомил лишь с немногими из них.

— Это деловой человек, — говорил он. — Тебе будет скучно с ним.

Жизнь, которую Магнолия вела до сих пор, была в известной степени феерической. Но все-таки, быть может благодаря миссис Хоукс, в этой жизни был своего рода порядок. В девять часов утра завтрак. Репетиция. Обед в четыре. Приготовления к спектаклю. Спектакль. Переделка и починка костюмов. Новая роль. Новый романс для завтрашнего концерта.

Теперешняя жизнь ее была совершенно лишена какого-либо порядка. Равенель стал несколько иным, нежели в те дни, когда он играл любовников в плавучем театре. Его характер вообще не отличался ровностью: Равенель был то очень оживлен, то совершенно подавлен, часто задумывался о чем-то и становился тогда донельзя рассеян. С Магнолией он был нежен, галантен, заботлив. Его любовь к ней была глубока — настолько, конечно, насколько он вообще был способен на глубокое чувство. Она знала, что Гай любит ее. Она повторяла это себе однажды вечером, поджидая в номере гостиницы мужа, который должен был заехать за ней. Они собирались пообедать в городе, а потом пойти в театр Маквикера, прекрасное новое здание которого возникло, словно Феникс, из пепла былого (так гласило цветистое объявление в газетах).

С изумлением убедился Равенель в том, что Магнолия никогда не слыхала о знаменитых артистах, игравших в нем.

Однажды он стал рассказывать ей историю Маквикеровского театра. Гайлорд гордился Чикаго. Громадный мрачный город вызывал в нем восхищение.

— Когда я бываю в этом театре, — сказал Равенель, — я невольно вспоминаю, что стены его видели Бутса, Сотсерна, Кина, миссис Сиддонс.

— Кто эти люди? — осведомилась Магнолия.

Он был настолько влюблен, что ее невежество даже в тех вопросах, которые, казалось бы, должны были интересовать ее, показалось ему очаровательно-забавным. От смеха он, конечно, удержаться не мог. Но увидев, что Магнолия огорчена, тотчас же подошел к ней, поцеловал ее и объяснил, что все эти люди были великими артистами. Гайлорд с увлечением рассказывал о «настоящем», о «большом» театре. Он действительно любил театр. Это, должно быть, и удерживало его столько времени на «Цветке Хлопка».

В тот вечер они собирались идти к Маквикеру. На Магнолии было платье с вырезом, который несколько смущал ее, хотя и напрасно, так как она была уже не девушкой, а дамой. Еще задолго до того, как мог вернуться за нею Равенель, она была совершенно готова и приготовила свежую сорочку для мужа. Он обращал большое внимание на свой туалет. Привыкшая к неряшливости актерской братии, Магнолия приходила в восторг от его чистоплотности и щегольства.

Она оценивающе осмотрела себя в зеркало. Магнолия вовсе не считала себя красивой. Ей мало нравилась собственная наружность. Высокий лоб, слегка выдающиеся скулы, мальчишеская фигура, большой рот — все это причиняло ей постоянные огорчения, по крайней мере, она всегда утверждала это. Конечно, в этом было немного лукавства. Ей было очень приятно, когда Равенель говорил, что она прекрасна. И теперь, посмотревшись в высокое зеркало в золотой раме, Магнолия подумала, что, может быть, он и прав.