Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2018

Китаец с куцею косицей
гостям пакетики совал,
а те, их взяв, давай коситься:
вдруг он соседу больше дал.
Когда ж бумагу развернули
всё содержимое – на зуб:
и мигом съели поцелуи,
что ночью выпали из губ.

Осень памяти отца

Жидкая осень и дымы солёной листвы.
Дождь, повторяющий плавные складки эфира,
скрыл между ними в морщинах земной красоты
пытки осеннего мира.

Плавится жизнь. Улетают старухи. Отец
сгрыз до конца голубой леденец суицида,
слюни да кровь (и не больше?) оставил беглец
в памяти сына.

То ему сухо и жарко в подземных котлах,
то ему влажно и нежно в раю треугольном,
то ему страшно в моих человеческих снах,
страшно и больно.

Больно то белым, то красным, то синим, потом
больно без цвета, и он верещит, как дитятя,
или читает по-птичьи семнадцатый том
наших семейных проклятий.

Вот он присел, точно мой неродившийся сын,
в платье девчачьем, в резиновых ботах, касаясь
пола ладошкой. Бросая ему мандарин,
что ж я не плачу, как бешеный, а просыпаюсь?

… а просыпаюсь, и инеем нежность лицо
мне покрывает, скорее всего – по привычке,
ибо что звал я на этой планете отцом,
мною вот только что было забыто вторично.

«Допустим, ты только что умер в прихожей…»

Допустим, ты только что умер в прихожей,
и пыль от падения тела границ
луча, что проник из-за шторы, не может
достичь, но достигнет. Красиво, без птиц,

за окнами воздух стоит удивлённый,
захваченный взглядом твоим, что назад
вернуться к тебе, отражённым от клёна
в окне, не успеет, и всё-таки сжат

им воздух, но это недолго продлится:
твоё кареглазое зренье дрожать
без тонкой почти золотой роговицы
сумеет четыре мгновения – ждать

осталось немного. Большая природа
глядит на добычу свою. Говорю:
не медли у входа, не медли у входа,
не бойся – ты будешь сегодня в раю.

И всем, кто остался, оттуда помочь ты
сумеешь, допустим, не голосом, не
рукой и не знаком, и даже не почтой,
которая ночью приходит во сне,

но чем-нибудь сможешь – я знаю наверно…
Ты всё-таки умер. И тайна твоя
молчит над землёю да так откровенно,
что жить начинает от страха земля:

и звёзды шумят, как небесные травы,
и вброд переходят своё молоко
кормящие матери слева – направо,
и детям за ними плывётся легко.

«Можно сказать: ты стоишь у окна…»