Слишком длинные крылья – вразвалку по стеблю цветка,неуклюже ползёт. Но китайские льются шелкав содроганиях лопасти. В небе расширится щёлка –и медовый, медлительный выпустят свет облака.Не надейся, не август – конец сентября. Но теплоне промотано летом. Сферических зенок стеклонаполняется влагой, то светло-зелёной, то серой.Кот, заметив движенье, крадётся и щурится зло.И она поднимается. И, прозвенев вдалеке,над сырой черепицей, стремительно входит в пике,чтоб в раскрытую книгу залечь, как живая закладка,на двухсотой странице, тринадцатой снизу строке.И терцина из Данте, её золотистая мгла,словно тайнопись, светит сквозь тонкую сетку крыла.Поднебесной давильни пространство забрызгано соком,и тяжелая капля по облачной кромке стекла.На иглу не посадят – не бабочка. Из-под рукивыгребая, взлетит, унося отпечаток строки.… Утром спустимся к морю: на гальке, расколотой штормом,в отражённом луче слюдяные блеснут лепестки.
* * *
Что сегодня за день? – Очевидно, среда.В тёмной кроне – подвижные пятна лазури.Отвяжитесь: он спит и не смотрит сюда.Домочадцы его осторожно разули.Где упал, там и спит, губошлёп-маргинал,головой упираясь в дубовую кадку.Муравей, любознательный, как Магеллан,изучает его загрубелую пятку.Шевелюры измяв низкорослым лесам,лёгкий ветер гоняет мурашек по коже.Отвяжитесь – он стар. Он уже написалвсё, чем нынче смущён, чем возвысится позже.Рухнул в дрёму, как в тартар, и к чёрту – дела:все гекзаметры ваши и ваши верлибры.Конопатая Фрина, и та не дала,на простуду ссылаясь… Ах, Фрина, их либев дых… Растрачен запас, заготовленный впрок.Но душа не готова примкнуть к балагану.И репризы Эзопа ему поперёкестества или – попросту – по барабану.Жизнь обмякла, а слава не произошла,не вошла в ежедневный набор провианта.…Осыпает цветы мушмула. И пчеласобирает нектар в бороде у Бианта.