Плавучая станица

Открытие завода было назначено на первое августа, и Груня, повесив у себя над кроватью календарь, каждое утро отрывала очередной листок и спрашивала у Ивана Никаноровича:

— Как вы думаете, батя, к первому успеют или нет?

Иван Никанорович (его недавно назначили весовщиком в рыбцех) уже привык к этим вопросам.

— По всему видать, успеют, — не очень уверенно говорил он. — Народ крепко взялся за работу, лишь бы погода не помешала.

Но погода не собиралась подводить Груню: только три раза прошли в начале лета короткие дожди с буйным громом и яркой радугой над Доном, а потом установились жаркие дни и теплые звездные ночи.

Чем дальше подвигалось строительство завода, тем больше людей приходило на участок. Даже дед Иона, опираясь на толстую вишневую палку, приползал на берег, усаживался на длинном кругляке и, вслушиваясь в стук и грохот, бормотал одобрительно:

— Гуртом, говорят, даже батьку побить можно…

Самая трудная работа — крепление фундамента и подготовка деревянных пластин — была закончена. Каменщики уже выкладывали кирпичом примыкающие к заводу бассейны, а плотники начали возводить стены, плотно подгоняя пластину к пластине и связывая их железными угольниками. Женские бригады, замесив глину, обмазывали подвал, штукатурили низы, застилали опилками и камышовыми матами пространство между нижним и верхним полом. Трое стариков — один из них, Федот Кузовлев, когда-то работал стекольщиком — стеклили оконные рамы.

По настоянию Груни Кузьма Федорович раздобыл-таки в городе цветное стекло. Правда, стекла хватило только на южные окна, но и этого было достаточно для того, чтобы избавить будущих мальков от слишком яркого солнечного света. Груню почему-то больше всего беспокоили эти стекла: ей казалось, что старик Кузовлев, орудуя своим древним алмазом, обязательно разобьет их и испортит все дело.

— Вы уж как-нибудь поосторожнее, Федот Прокофьевич, — умоляла Груня старика, — а то мальки мои обижаться будут на вас!

— Ладно, ладно, дочка, не шебурши, — ворчал дед Федот, — кажись, не впервой стекло режем!

Стены завода росли не по дням, а по часам. Люди работали не покладая рук, и даже тот, кто, идя мимо, заходил на участок, чтобы просто полюбоваться строительством, не оставался равнодушным зрителем. Взяв свободную лопату, топор или грабли, он принимался рыть траншею для водопровода, вырубал заросли терновника, корчевал пни или сгребал разбросанные по всему участку стружки и щепки.

С бьющимся сердцем срывала Груня календарные листки и спрашивала у каждого, с кем встречалась:

— Как вы думаете, закончим к первому?

По всему было видно, что завод к первому августа будет закончен. Кузьма Федорович Мосолов за две недели вперед послал в город и в соседние рыбколхозы приглашения на торжественное открытие рыбоводного завода. Однако непредвиденное обстоятельство сорвало планы голубовских рыбаков.

4

Вечером в Голубовскую приехал секретарь райкома партии Тихон Филиппович Назаров. Он не стал ждать, пока дед Авдей будет переправлять с левого берега его покрытую пылью легковую машину, сел в рыбацкий каюк, переплыл Дон и зашагал в правление полеводческого колхоза.

Каждый, кто видел в этот вечер секретаря, сразу замечал, что Назаров чем-то очень встревожен: угрюмо опустив голову, он шел по проложенной через остров тропинке, молча здоровался с работавшими на огородах женщинами и ни разу ни с кем не заговорил.

— Чего-то Филиппыч дюже сердитый нынче, — переглядывались станичники.

Беспокойство Назарова было вызвано серьезной причиной. Весеннее наводнение изуродовало поля Голубовского колхоза наносами речного ила и песка. Из-за этого колхоз не только отстал с уборкой зерновых, но и оказался в очень тяжелом положении: невыкошенная на его полях озимая пшеница могла при такой жаркой и сухой погоде осыпаться и погибнуть.

Ночью Тихон Филиппович созвал объединенное партийное собрание рыболовецкого колхоза, плотины и лесхозовского участка с Тополихи. Началось оно поздно, потому что коммунисты-рыбаки работали в разных бригадах, на озерах и на реке, а лесхозовцы находились на разных участках лесопитомника.

— Голубовский колхоз не справляется с уборкой зерновых, — жестко сказал коммунистам Назаров. — На полях триста девяносто гектаров неубранной пшеницы.

Он помолчал, обвел взглядом сидевших на скамьях людей и бросил свое привычное, отсекающее фразу от фразы:

— Так?

Люди молчали.

— Если пшеница не будет убрана в течение недели, она пропадет, — сказал Назаров. — Я созвал вас, товарищи, для того, чтобы обсудить положение. Так? Надо помочь колхозникам убрать хлеб без потерь и мобилизовать для этого все силы…

На столе тускло мигала керосиновая лампа. Зеленоватые мошки густой стаей кружились возле закопченного горячего стекла, обжигались и падали на залитую чернилами красную скатерть. Люди в зале молчали.

Сунув руки за пояс, Назаров повернулся к сидевшему в президиуме начальнику шлюза инженеру Акименко:

— Что ты скажешь, Виктор Дмитрич?

Не ожидавший вопроса Акименко скрипнул стулом:

— Убрать хлеб надо, вот что я скажу.