Плавучая опера

От столба в доках протянули провода, и баржа переливалась многоцветными электрическими огнями, которые смотрелись бы совсем эффектно, будь потемнее. На крыше театрального зала уже устроились профессор Эйзен с тринадцатью музыкантами Лучшего морского оркестра Атлантики и Чесапика (страховка 7500 долларов), и, если не ошибаюсь, играли они "Ах, янки, янки, денди настоящий", а слушателей набралось несколько сот человек, в большинстве - негры - для того только и пришедших, чтобы послушать бесплатный концерт да поглазеть на кораблик с оперой, потому как денег купить билет у них не было. Касса вовсю работала - совсем немного осталось до начала представления, - и тянулась длинная очередь от этого павильончика к трапам на палубу. Капитан Осборн сразу ожил, пустив в ход свою трость, чтобы разогнать путавшихся под ногами мальчишек и очистить путь, пролегавший прямо к кассе.

Покончив с мелодией Джорджа Коэна, оркестр взялся за попурри из Стивена Фостера. Когда мы взобрались на борт, я обернулся и увидел в самом хвосте очереди Гаррисона с Джейн и Джинни. Они откупоривали пакетик с кукурузными хлопьями для Джинни и не обратили на меня внимания.

Зал был уже наполовину заполнен кембриджскими обитателями. Мы с капитаном расположились у штирборта, далеко от суеты, рядов семь еще за нами оставалось, - он все сокрушался, что поздно пришли, хорошие места уже заняты. Освещение было электрическое, но в одном рожке с лампочкой был и газовый фонарь, предназначенный для стоянок в городках поскромнее. Оглядывая публику, я видел почти сплошь знакомые лица. Полковник Мортон с супругой сидели в первом ряду у прохода. Несколькими рядами дальше устроился большой любитель таких представлений Марвин Роуз. Через весь зал приветливо махал мне Билл Батлер. Мой партнер мистер Бишоп тоже здесь вместе с женой, которую редко выводит на люди. Вошли Гаррисон и Джейн с девочкой, - может, теперь они меня и заметили, но не подали виду, хотя я им помахал, двинулись в противоположный угол. Джимми Эндрюса, как я и предполагал, не было: ясно, плавает на яхте с невестой, ведь к вечеру поднялся бриз, хоть и слабенький.

Над головами у нас Лучший морской оркестр (страховка 7500 долларов) завершил бесплатный концерт "Звездно-полосатым флагом". В зале заколебались: может, надо бы встать, но играют-то не прямо здесь. Кое-кто из мужчин уже начали подниматься, однако, поколебавшись, в смущении опять сели и принялись со смехом объяснять что-то женам, все время тыча пальцами наверх. Наконец, решительно встал полковник Мортон, ни на кого не оборачиваясь, и все мы последовали его примеру, рады были, что так или иначе дело устроилось. Когда гимн кончился, толпа слушателей, скопившаяся у входа, разразилась аплодисментами, а в зале заспорили, в самом ли деле нужно было вставать. Но вскоре внимание сосредоточилось на дверце под сценой - оттуда выходили оркестранты, сверкающие золотыми галунами на красных фраках, и занимали места в яме. Когда все они расселись и кончилась какофония, которую они подняли, пробуя инструменты, за пультом под овации балкона и похлопыванье по пюпитрам появился сам профессор Эйзен - тощий, с провалившимися щеками, этакий мрачный вандейковский тип - и поднял палочку, сразу завладев залом. Тихо померкли огни, палочка пришла в движение, и оркестр грохнул "Звездно-полосатый флаг". Мгновенье растерянности, и тут же мы опять вскочили на ноги, причем полковник раньше всех, несколько смутив Эвелин.

Едва замолк последний звук тарелок, лампы в зале погасли, и высветился малиновый бархат занавеса, подсвеченного огнями рампы. Вновь взмыла вверх дирижерская палочка профессора Эйэена, грянула лихая увертюра: попурри из военных маршей, рэгтайма, там и сям перебиваемого сентиментальными песенками про любовь, томительные рулады и финал - снова бравурный. Мы от души похлопали.

Тут из-за занавеса выступил сам капитан Адам, раскланялся, улыбаясь, и жестами попросил внимания.

- Добрый вечер, друзья, добрый вечер! - заголосил он. - Счастлив вас всех приветствовать в нашем театре. Не скрою, сердце мое начинает учащенно биться, когда "Плавучая опера" проходит маяк у Хзмбрукса, и я говорю тогда Джону Страдису, это который к сирене у нас приставлен. "Джон, - говорю, - а ну-ка выдай „Сандалики златые" да постарайся, чтобы получше вышло, ведь к Кембриджу подходим, понимаешь, к Кембриджу! Долго, - говорю, - плавать придется, пока найдешь другую такую публику замечательную, как в Кембридже, народ тут чудесный, вот увидишь, - говорю. - Ну, давай!"

Зал отозвался с энтузиазмом.

- Приветствую вас, господа, приветствую, друзья мои, как хорошо, что вы здесь, у нас этот год представление изумительное, такое изумительное - всем хочется у вас в Кембридже показать, даже пусть враги посмотрят, а о друзьях и говорить нечего, вот! - Он окинул взглядом первые ряды. - Друзья-то небось попозже подойдут, - как бы в сторону сказал он громким голосом и поспешно засмеялся, чтобы не сомневались: шутка, - а мы и не думали сомневаться, от смеха так все и затряслось.