Головой покачал, постукал, чтобы удостовериться, и медицинское заключение сел писать, а мне в тупой своей манере постарался как мог растолковать, в чем непорядок. "Эндокардит вообще-то не очень опасен, сынок, только это из-за него пальцы у тебя плохо шевелятся, а в армии тебе вообще делать нечего. Ну ничего, мы с эндокардитом управимся. Тут вот что скверно: как бы ты с инфарктом не свалился, а то не подымешься еще. Каждую минуту инфаркт тебя хватануть может, а может, и через год, или вообще обойдется. Но знать ты должен. Вообще-то не положено про такое пациенту говорить, только мы с тобой на это начихаем, ладно?"
Поверите ли? - не берусь объяснять как и почему, а только мне сразу легче стало. Сказать, что от этой новости я просто в отупение впал, было бы неверно, грубо, но уж как хотите думайте, а мне правда стало хорошо, то есть приятно мне было знать, что каждая минута может для меня оказаться последней.
Когда меня демобилизовали, первым побуждением было как можно скорей до дому добраться, сказать "прощай" отцу и городу родному, я же не сегодня-завтра окочурюсь. Всякий раз, как поезд останавливался у семафора, я прямо места себе не находил, - ясное дело, так мне Кембриджа и не увидеть. Отец обрадовался мне ужасно, уж до того был счастлив, что я живым вернулся, ну никак не мог я с духом собраться, чтобы жуткое известие на него обрушить, - а тянуть-то нельзя, помру в одночасье, так он от неожиданности с ума сойдет. Решил я потянуть с недельку и всю эту неделю слонялся по просторному нашему дому, ни на чем сосредоточиться не мог.
Но вот неделя истекла, зовет меня отец к себе в кабинет, и я думаю, сейчас вот все ему выложу, только он меня упредил, заговорив первым.
- Выше нос, Тоди, - говорит радостно так, - я не для того тебя позвал, чтоб уши надрать, помнишь, как бывало, когда мама еще жива была. Поговорить надо про всякие серьезные дела, но не бойся, ничего страшного.
И просто светится весь, до того он меня любит. Сигару предложил, я взял и на кожаном диване сижу покуриваю.
- Вот что, Тодд, для начала, если не против, надо бы тебе отдохнуть как следует, ну, до осени. Не захочешь тут время проводить, и не надо, поезжай себе куда вздумается. Денег хватит, я ведь, пока тебя не было, акции "Свобода", для тебя купленные, хорошо устроил.
Слушаю, а сам прикидываю, не разорвется ли сердце, пока он разглагольствует, вдруг объяснить ему не успею.
- Так, а в сентябре ступай-ка учиться, уж доставь мне такую радость, другой не прошу. - И улыбается. - Не могу настаивать, чтобы ты Джонс Хопкинс выбрал, только все, кто поярче, последнее время туда стремятся. А уж если захочешь действительно меня порадовать, пойди на юриспруденцию. Да отнесись к этому ответственно, в университете право изучать не то что в конторе, как мне пришлось. Впрочем, я на юриспруденции настаивать не буду. Только обязательно учись, когда отдохнешь вволю. Давай, к сентябрю пусть у тебя ни цента в банке не останется!
Должен сказать, отец у меня в эту минуту самые нежные чувства вызывал. Уж такой заботливый, такой необыкновенно (для него) дипломатичный, щедрый такой, - теперь-то понимаю, обыкновенные родительские побуждения у него были, ничего особенного, только в ту пору я тоже был самый заурядный парень, так что заботливость отцовская, пусть это обычное дело, все равно была сверх всякого обыкновения трогательной. Больное мое сердце затрепетало, дыхание сжалось, не могу говорить.
А отец, видя, что я смутился, тоже молчит да сигарой попыхивает. Улыбка уже не такая сияющая, но все-таки, вижу, улыбается он, ласково смотрит.
- Да ты не спеши с ответом-то, - говорит. - Не будем прямо сейчас все вперед обговаривать.
- Нет, видишь ли, - начал было я.
- Перестань, - оборвал меня отец, снова обретя уверенность, что все делает правильно. - Ну и дурак же я, что тебя сюда позвал и всю твою карьеру расписываю, а и не предупредил. Хорош бы ты был давать согласие, когда тебе жизнь твою определяют и даже подумать не дают. - Опять он весь сияет. - Ладно, ступай, - говорит мне с улыбкой. - Надерись до чертиков, ветеранам вроде как положено, до завтра чтобы и слова я от тебя про все это не услышал, что там до завтра, до следующей недели. Ну что встал, двигай. - И делает вид, что бумагами занялся, какие у него на столе лежали.
Ну, подумал я денек-другой - а отец беспокоится, боится, бедняга, что мне планы его не очень-то понравились, - и решил вот что: пока что я ноги таскаю, глядишь, и еще несколько месяцев на земле проваландаюсь, так с какой стати папашу расстраивать, ладно, поступлю в колледж, а он пусть потом утешается, что был хороший отец, все, что мог, для сына своего сделал. Да и зачем ему про непорядки с сердцем сообщать? Сделать-то все равно ничего нельзя, а он только изведется.