В душной жаре Чарльз шел наобум, плутая среди нагромождений безликих, лишенных окон домов и голых неприглядных стен, пока не выбрался на широкую базарную площадь. Вокруг него неистово бурлила городская жизнь, точнее, псевдожизнь — замысловатое взаимодействие тысяч эфемеров. Тут вам и торговцы, предлагающие прекрасные клейма из резного камня с изображениями тигров, обезьян и странных горбатых коров, и горластые женщины, торгующиеся с ремесленниками за украшения из черного дерева, золота, меди и бронзы. Изнуренные на вид женщины сидели на корточках за необъятными курганами свежеобожженных розовато-красных черно-узорчатых гончарных изделий. Никто не обращал на Чарльза внимания. Он здесь изгой, они же — часть всего этого.
Филлипс шел дальше, мимо громадных зернохранилищ, где грузчики бессмысленно выгружали на огромные округлые платформы из кирпича тележки с пшеницей и прочими злаками. Забрел в общественную столовую, забитую безмолвным, безрадостным народом, где получил плоскую хлебную лепешку вроде тортильи или чапати, фаршированную какой-то острой начинкой, которая, словно огнем, обожгла губы. Затем спустился по широкой и пологой деревянной лестнице в нижний город, где в тесных, подобных сотам в улье каморках ютились крестьяне.
Угнетающий город, но не запущенный. Просто поражало, с какой щепетильностью здесь заботятся о санитарии: повсюду колодцы, фонтаны, общественные уборные; от каждого дома отходят выложенные кирпичом водостоки, ведущие в крытые сточные колодцы. Ни одной открытой выгребной ямы или сточной канавы, что по-прежнему, насколько Чарльз жал, можно увидеть в Индии его времени.
«Любопытно, действительно ли древний Мохенджо-Даро был таким чистюлей?»
Возможно, туристы перепроектировали город, подогнав его под свои собственные представления о чистоте. Нет! Скорее всего, то, что он видит, — аутентично. Будь Мохенджо-Даро запаршивленной, замызганной дырой, эти люди непременно восстановили бы его как есть, чтобы наслаждаться изумительным зловонием клоаки.
Не сказать, что Чарльз замечал излишнюю озабоченность аутентичностью: Мохенджо-Даро, подобно прочим городам, которые он посещал, был походя напичкан анахронизмами. Время от времени Филлипсу попадались на глаза изображения Шивы и Кришны на стенах зданий, которые он принимал за храмы, местами сверху грозно нависало добрейшее лицо богини-матери Кали. Безусловно, эти божества возникли в Индии намного позднее, уже после упадка цивилизации Мохенджо-Даро. А может, туристы получают какое-то нездоровое удовольствие от смешивания эпох — мечеть и христианский храм в древнегреческой Александрии, индуистские боги в доисторическом Мохенджо-Даро? Или все их сведения о прошлом испещрены неточностями, накопившимися за эти тысячи лет. Он бы не особо удивился, увидев сейчас на улице процессию с лозунгами и транспарантами на которых изображены Ганди и Неру. Не обошлось здесь и без всевозможных фантомов и химер, словно история и миф дня туристов одно и то же: слоновоголовые толстячки Ганеши небрежно окунали хоботы в фонтаны, а на балконе преспокойно загорала шестирукая трехглавая женщина. А почему бы и нет? Несомненно, именно таков девиз этих людей: «Почему бы и нет?» Они могут сделать все, что захотят, и они это делают. Гайойя как-то сказала: «Ограничения весьма важны». Но в чем еще они себя ограничивают, кроме как в количестве городов? Быть может, существует квота на количество изъятых из прошлого «гостей»? До сих пор Чарльз думал, что он здесь единственный гость. Теперь ему известно о существовании еще как минимум одного. А может быть, их больше, может быть, в двух-трех шагах впереди или позади него по этой улице шагают другие гости, бесконечно наматывающие вместе с туристами круги: Нью-Чикаго — Чанъань — Александрия…
«Нам следует объединиться, чтобы заставить этих людей вернуть нас в наши эры».
Заставить? Как? Подать групповой иск? Устроить демонстрацию протеста?
«Возможно, вместе мы смогли бы вызвать сочувствие этих людей».
Однако ему не удалось найти общий язык с Уиллоби, который так и не смог понять, что добродетельная королева Бесс и все, что в ее власти, находится за временным барьером толщиной в сотни лет. Он предпочитает верить в то, что Англия в нескольких месяцах плавания отсюда и все, что ему нужно, — это разжиться кораблем, поднять паруса и взять курс домой. Бедняга Уиллоби — возможно, он так и не увидит родной дом.
И тут же пришло в голову. «Ты тоже!»
Следом — другая мысль: «А если бы имелась возможность возвратиться, ты бы и правда захотел?»