Плацдарм

Посередине юрты стояла небольшая медная чаша на фигурных витых ножках. По ободу ее бежали кони и сказочные звери, а над краем возвышалась фигурка человека, державшего фитиль. Узким, длинным было пламя светильника. Оно колебалось от малейшего дуновения, и тогда по лицу сидящих пробегала еле заметная тень.

Старейшины молча глядели на пламя, на грустного человечка и весело бегущих коней… Молодая шаманка Арая присела на корточки, начала взбалтывать араку перед тем, как подать напиток. Когда напиток запенился, она наполнила кубки и поставила перед стариками. Под тонкой накидкой из вороненых железных колечек, свисавших с шаманской шапки, колыхались тугой волной тяжелые распущенные волосы. Инкай ласково сказал:

— Спасибо, дочка. Отдохни. Быть может, завтра снова двинемся в путь.

Она взглянула на Инкая. Это был тревожный взгляд. В больших черных глазах отразился испуг. Девушка готова была спросить о чем-то.

— Успокойся и отдохни, дочь, — мягко, но настойчиво распорядился старейшина. — Мы ждем наших гонцов. Они должны вернуться…

Голос Инкая был тих и отрешен. Не договорив, старик поднял чашу, чтобы отведать кумыса, глубокий вздох вырвался из груди. Когда он увидел грустные глаза Араи, его вновь охватила тревога о сыне, об Аракао.

Арая встала и, еще раз отдав поклон старейшинам, покинула юрту.

Инкай тяжело вздохнул:

— Извелась совсем бедная-то… Каждый день вместе с дозорными уезжает в степь… Увидев пешехода или всадника, бродящего по степи, мчится навстречу, не слушая предостережений… Что толку от шаманки, которая не владеет собой? Всех бедных беглецов и бродяг приводит сюда. Уже человек двадцать прибавилось. Двадцать лишних ртов. Она так ждет Аракао…

Инкай умолк и низко склонил голову…

Старейшины тоже промолчали… Люди знали, что здесь долго оставаться нельзя. Что больше ждать нет времени — могут нагрянуть шар-кааны и перебить всех. Но они понимали своего вожака. Вместе с ним ждали вестей.

Беглец, приставший к ним пять дней назад, старый бродяга-сказитель, поведал, что ночью с высоты горы Аатай он видел костры шаркаанов. От них не скрыться, они могут появиться и здесь. По его словам, они идут к озеру Арнис-Фолю. Спешат в Сайрам и Ортанг, где уже хозяйничают их воеводы, прорвавшиеся через Текес и Ламгирсские горы…

Старики молчали и нехотя мелкими глотками пили араку. За стенами время от времени взревывал верблюд, порой во сне скулила собака, а из глубины песков доносился вой шакала.

Наступали дни середины года — праздника Равноденствия — Аарусс-раин. Перед этим тщательно наводили чистоту в домах, юртах и вокруг. Женщины окропляли молоком первую травку в знак поклонения добрым духам, дающим жизнь. Каждый должен был сделать несколько хороших дел. «Увидишь родник, очисти его!» «Срубил дерево — посади десять!»

Даже приветствия в праздник были особые. Если первый говорил, например: «Пусть будет год обильным!», то второй отвечал: «Пусть сгинут все напасти!» В дни Аарусс-раин все старые запреты забывались. Молодым позволялись шутки в адрес старших. Бедняк мог запросто заговорить с богачом, а девушка пригласить на борцовский ковер юношу! Проигравший выполнял любое желание победительницы. Если везло парню, гордая степнячка становилась его женой.

Обязательно проводились состязания конных стрелков из лука. Наградой победителю служили добрые слитки серебра, да вот получить их можно было лишь после того, как на полном скаку перебьешь стрелой ремешок, на котором висел слиток. У древних меткий стрелок, сбивший слиток первым, мог даже стать главой рода, а то и племени.

На праздник готовили особое блюдо из семи сортов мяса и ароматных пряных трав.

А какое застолье без араки? Пенный напиток для дастархана разливали в особые чаши — диаметром в локоть, выдолбленные из цельного куска дерева и инкрустированные по бокам посеребренными металлическими пластинами.

Ныне эти чаши оказались брошены во время бегства. Не до застолий, однако. Разве что смерть пирует да гости ее — вороны, грифы-стервятники да шакалы…

Небольшое, изрядно обмелевшее в это жаркое лето озеро, приютившее беглецов, встретило гостей веселым гвалтом непуганых птиц, даже стадо сайгаков паслось неподалеку. Вода была прозрачной, и, стоя на берегу, можно было наблюдать, как стайки рыб весело и стремительно носились по мелководью. Уставшим от страха, от бесконечных тревог людям казалось, что они наконец-то нашли тот уголок земли, где можно без страха и риска воздвигать юрты, копать землянки. Здесь можно жить, не думая о жаре, ведь вода рядом, о голоде — тут много птиц и рыбы, и сайгачьи стада не пуганы, быть может, и шаркааны сюда не придут. Ведь им нет смысла забираться в такую даль, здесь нет богатых городов, тучных косяков коней и богатых пастбищ — или, к примеру, золотых шахт.