Платонова пещера

Это чувство было знакомо Агате – с недавних пор. Поэтому она уже сочувствовала Екатерине, хотя пока не было никаких доказательств того, что хозяйка дома и правда не убивала свою студентку.

– В конце концов мой брат решил, что семейные узы дороже всего, – продолжила Екатерина. – Он нанял мне хороших адвокатов, задействовал свои связи. Меня признали невменяемой и опасной для общества, но вместо того, чтобы отправиться на принудительное лечение, я оказалась здесь, а брат стал моим официальным опекуном. Я не имею права выходить за пределы участка, и вот уже два года я в этом доме. Одно нарушение – и я отправлюсь в психиатрическую лечебницу.

– Это не худшая тюрьма, – заметила Агата.

– Но все равно тюрьма. Если бы я действительно убила Нину, я бы сказала, что легко отделалась. Однако я ее не убивала. Получается, мою свободу отняли ни за что… и главная моя беда даже не в этом.

– А в чем тогда?

– В людях, – пояснила хозяйка дома. – Из-за этой истории я потеряла всех, кто был мне дорог. Коллег и друзей я отпустила без труда – они лишь показали свое истинное отношение ко мне. Но моя семья… Мне больно от того, что близкие мне люди так быстро поверили, что я чудовище.

Ян, добывший в холодильнике салат и фаршированные яйца, завтракал в стороне. Закончив, он оставил посуду на столе и покинул кухню. Агата не обратила на него внимания, ее взгляд оставался прикован к Екатерине.

– Неужели за два года они не простили вас?

– По-разному, – ответила хозяйка дома. – Мой муж, с которым мы прожили больше двадцати лет, был рад вычеркнуть меня из своей жизни. Он общался со мной только через своих адвокатов, а мой диагноз ускорил бракоразводный процесс. Мои собственные дети отдалились от меня, и теперь я лишь изредка переписываюсь со своей дочерью. И я чувствую: она делает это из жалости. Она верит, что я больна и виновна. Мой сын – тоже, и он винит меня в том, что это я разрушила нашу семью. Моя младшая сестра презирает меня, хоть и старается сделать вид, что это не так. Мой брат сожалеет, что мы родственники, и помогает мне только во имя памяти о наших родителях. Мой племянник сочувствует мне, но не как невинно осужденной, а как клинической сумасшедшей. Видите, Агата? У меня нет жизни с тех пор, хоть я и не умерла. Моя клетка роскошна, однако она обеспечивает более совершенную изоляцию, чем могла быть в больнице. Нет нужды ограждать меня от мира, я просто никому не нужна. Я хочу это исправить.

– Вы знаете, как это сделать? – удивилась Агата.

– Да. И это плавно подводит нас к вашей роли во всей этой истории.

На кухню, отвлекая их, вернулся Ян, державший в руках папку с документами. Внутри оказались фотографии формата А4, которые он, не говоря ни слова, разложил на барной стойке. Каждый снимок был портретом человека, которого Агата никогда не видела прежде. Исключение нашлось всего одно – Дмитрий Гриценко.

– Что это?

– Результат моей двухлетней работы, – пояснила Екатерина.

Одиночество и изоляция помогли ей лишь в одном: ничто не отвлекало ее от расследования. Никакие провалы в памяти не заставили бы Екатерину поверить, что она действительно убила несчастную студентку. Даже если все от нее отвернулись, она в себе не сомневалась. Значит, всеобщая главная – и единственная! – подозреваемая ей не подходила. Екатерине нужно было составить свой список.

– О, вот здесь появляюсь я, – оживился Ян, наливая себе кофе.

За все то время, что они провели на кухне, он ни разу не спросил у Екатерины разрешения, не уточнял, что где лежит. Он лишь доказал Агате, что часто бывает здесь, и все равно оставалось неясным, почему. Среди родственников, которых перечислила хозяйка дома, его не было, а на прислугу он даже отдаленно не походил.

– Так кто ты в этой истории? – не выдержала Агата.

– Я ведь сказал – журналист. Привыкай: я честен до невозможности.

– То есть, ты пришел к Екатерине, чтобы взять интервью?

– Он пришел ко мне, потому что знал Нину, – ответила за него Екатерина.

– Типа того, – кивнул Ян. – А еще я знал, как она относилась к своей училке… Пардон, Екатерине Александровне. Нина дурой не была, но она ничего не подозревала. Короче, мне стало любопытно.

Слово «любопытно» звучало здесь странно и неуместно. Речь шла о мучительной смерти молодой девушки, да еще и хорошо ему знакомой – это за гранью простого любопытства. Между тем, глядя на Яна, Агата верила, что ничего более серьезного он не испытывал. О жутком преступлении он говорил почти как о светской сплетне.

Это сбивало с толку. Если в Екатерине она еще могла разобраться, то его решительно не понимала.

– Ян пробрался в дом не совсем легально, – сказала Екатерина.

– То есть, вломился?

– Не так агрессивно, – возмутился Ян. – Прокрался. Мне нужно было поговорить с Екатериной наедине, а ее родня тут живой стеной стала. Что мне еще оставалось? Когда я хочу что-то понять, я нахожу способ.

– И как, понял? – поинтересовалась Агата.

– Конечно.