Платон, сын Аполлона

К вечеру спартанский гарнизон поднялся в казармы на Акрополе, афиняне разошлись по домам дожидаться следующего дня, который, все были уверены, станет чёрным днём арестов и грабежей.

Только в Пританее было весело — там продолжался пир олигархов и спартанских военачальников. Возглавляли пиршество Критий и Лисандр.

   — Это смерть для многих, — сказал Сократ Платону. — Тебя Критий не тронет — и это счастье. Но ты держись от него подальше, не поддавайся никаким его уговорам, иначе он повяжет тебя кровью. А времена быстро меняются — придёт час расплаты. Критий многих сделает своими союзниками, а многих убьёт. Мы скоро это увидим.

   — И я хотел попросить тебя о том же, — сказал Сократу Платон. — Не помогай ни в чём Критию и не зли его. Я с тревогой думаю, не настало ли то время, что предрекал Калликл.

   — Всякое время годится и для жизни, и для смерти, — ответил Сократ. — Жизнь проходит, а смерть приходит. Никогда не знаешь, кто из них обнимает тебя.

Покинув Агору, они остановились у ворот храма Зевса, колонны которых пестрели всякими надписями. Одна из них бросалась в глаза, так как была сделана, казалось, прямо сейчас: «Алкивиад собирает во Фригии войска против Спарты. Алкивиад спасёт нас».

   — Хоть какая-то надежда, — сказал Сократ.

Человек, стоявший у них за спиной, возразил Сократу:

   — Алкивиад вряд ли поможет — он далеко, за морем. Ближе к нам Фрасибул. Он собирает войска в Беотии. На него надежда.

Сократ и Платон обернулись, но говоривший закрыл лицо плащом и быстро удалился.

   — Кажется, я узнал его, — сказал Сократ, который знал едва ли не всех афинян в лицо. — Это Автолик, наш знаменитый борец.

   — Да и я узнал его, — подтвердил догадку Платон. — Мне приходилось с ним состязаться в силе. Я узнал бы его по одной руке — они у него словно отлиты из бронзы. Автолик не бросает слов на ветер.

   — Стало быть, теперь у нас две надежды, — проговорил Сократ, облегчённо вздохнув. — Алкивиад и Фрасибул. Но есть ещё третья: афиняне никогда не были рабами.

Платон проводил Сократа до дома.

   — Помни о моей просьбе, — сказал на прощанье Платону Сократ.

   — И ты помни о моей, — ответил Платон.

Как и ожидалось, на следующий день в Афинах начались аресты. Казнили без суда, по приговорам Тридцати. Смертные приговоры выносились не только явным противникам Крития, но и людям, относившимся к тирании без открытой вражды, но, к их несчастью, обладающим большим достатком. Тираны убивали богатых, чтобы присвоить их деньги и имущество, и вскоре все переселились в лучшие афинские дома. Они обставили их с царской роскошью, обзавелись десятками рабов, вооружённой охраной, устраивали пиры в обществе самых дорогих гетер, завладели десятками богатых имений за городом, щеголяли в дорогих одеждах, унизав пальцы и запястья золотыми перстнями и браслетами. К народу же своему относились с презрением, называя его то быдлом, то стадом, то толпой, хотя иногда, прикрывая свои корыстные интересы, заискивали перед ним, но только на словах. На деле же тираны пеклись только о преступном приращении своего богатства и укреплении своей антинародной власти. Критий находил врагов даже среди своих сообщников и казнил их. Так был убит Ферамен, в недавнем прошлом ближайший друг Крития, начавший было ратовать за смягчение правления Тридцати и ограничение требований Лисандра.

Среди граждан зрело возмущение, а из Фив, где обосновался Фрасибул, приходили обнадёживающие вести: отряд мятежного наварха растёт и скоро выступит против Спарты, освободив прежде всего Афины.

   — Мы поторопились разрушить Длинные стены, — сказал Критий Платону, явившись в его дом в окружении дюжины телохранителей. — Они могли бы нам пригодиться. Впрочем, об этом поговорим позже. Теперь же смотри. — Он указал рукой во двор, где стояли две повозки, груженные мешками и амфорами. Вокруг них суетились рабы. — Я знаю, как тяжело нынче живётся, и вот привёз вам пшеницу и масло. Твоя сестра, кажется, беременна, ей надо хорошо питаться. Да и ты похудел. Не откажешься от моей помощи?

Следовало бы, конечно, отказаться — зерно и масло достались Критию не иначе как в результате очередного разграбления чужого имения, — но сестра Потона уже бросилась обнимать дядю и благодарить его за помощь, а брат Главкон, хохоча от радости, помогал слугам разгружать повозки. Все в этом доме изголодались и давно не видели свежих пшеничных лепёшек, поджаренных на масле. Питались прогорклыми оливками, сушёной тыквой и фруктами, да ещё кислым щавелём и другой травой, с приходом весны появившейся в продаже на городских рынках.

   — Не откажусь, — скрепя сердце ответил Платон.

   — Вот и ладно! — всплеснул руками Критий. — Вот и прекрасно! Родные люди должны помогать друг другу. Кстати, не можешь ли и ты оказать мне услугу?

   — Теперь, кажется, даже обязан. — Платон кивнул головой в сторону повозок.